Видимо, придется его просто убить, сразу и внезапно, без нашей медицинской комедии. Не поверит, да и не допустят к нему чужого врача наши же холуи… Так, ездил наш мажордом в отпуск? Наверняка да. А куда ездил? Разумеется, на Землю. А где жил на Земле? Ну, конечно же, у Корнея Яшмаа. Мог его Гаг там видеть? То есть наоборот, мог ли он видеть Гага? Корней меня, то есть Гага, всем показывал.
Видел, ответил Гаг Одноглазому Лису. Видел, ваше превосходительство, вот как вас сейчас. Он еще с папашей, господином Корнеем, то есть, пререкался. Чего, говорит, мать мучишь? В семье у них нелады, а чего, спрашивается, делить, когда на Земле всего навалом? С жиру бесятся, ваше…
Лис брезгливо заткнул Гага и стали мы думать, как подобраться к Андрею Корнеевичу.
– И все-таки он нам нужен живой, – сказал Лис. – Ведь Яшмаа, как я понял, курирует именно Гиганду?
– Будет он у нас, – сказал я. – Будет живой. Только поеду я сам.
– Ваше высочество, – сказал Лис. – Вы не имеете права рисковать…
– Полковник Гигон, – сказал я. – На задание поедет полковник Гигон.
А если дело сорвется, то и герцог Алайский никому не понадобится.
Глава третья
Дорога в столицу оказалась неожиданно длинной – тогда, ночью, на черном «урагане» они доехали до убежища куда быстрее. Дождь кончился еще заполночь, асфальт просох, и только в неглубоких воронках поблескивала вода, а что творилось в глубоких, то там и творилось.
Выезд из убежища – герцог решил, что оно с полным правом носит название «Нариангга», что значит «лисья нора» – был замаскирован по всем правилам военного искусства и даже сверх того. За рулем санитарной машины – старенькой, побитой осколками, сидел Гугу – так герцог прозвал своего шофера. Гигон то и дело взглядывал на его перевязанную голову и ухмылялся – уж больно дерзкой и невыполнимой была вся затея. В фургоне санитарки сидели и лежали раненые, числом десять, и стоял в фургоне гнусный гангренозный запах, и бинты были все в крови.
– Не сунутся, – сказал Гугу. Руки его были в белых нитяных перчатках. – Сейчас все заразы опасаются, себя берегут. Кому охота войну пройти, уцелеть, а потом дристать, покуда мозги из задницы не полезут… Извините, ваше высочество.
– Опять высочество? – рявкнул герцог. – Нас с твоим высочеством первый же патруль повяжет, и сто раз прав будет, змеиное молоко! Угог меня зовут, санитар Угог, и сейчас не я твой начальник, а ты мой!
Он снова играл роль Бойцового Кота, но на этот раз сам – ведь кодовое слово было известно только Одноглазому, а с тем мало ли что может случиться за это время? Все-таки человек в возрасте, битый, многажды раненый… Так что ж, потом до конца жизни в Бойцовых Котах ходить? Да и недолго эту роль играть, но играть уж придется на совесть…
– Не возьму в толк, котяра, – сказал Гугу, выполняя приказ герцога, – как мы эту войну проиграли.
– Тебе виднее, – сказал герцог. – Меня здесь не было, я по лазаретам валялся, по санаториям отдыхал.
– Сводки, главное дело, благоприятные, – продолжал шофер. – Ну, сводкам-то у нас мало кто верит, но вот и ребята, которых с передовой к нам направляли, тоже рассказывали, что, мол, перешли в контрнаступление, выбили крысоедов из Красных Мельниц, загнали в леса и там всех пожгли. Говорят, генерала Дрыггу из штрафного лагеря освободили, вот он все это и возглавил. И десантная бригада с Архипелага самовольно прибыла – не хотим, говорят, синежопых сторожить, когда отцы-матери в опасности. Старый герцог собирался было каждого десятого расстрелять за нарушение Устава, но потом только рукой махнул и приказал выдать по бутылке на рыло из своих погребов. На аэродроме тогда еще одна целая полоса оставалась – вот они и полетели. Спустились крысоедам в тыл, разгромили авиабазу, еще чего-то там… В общем, все ходят как именинники, мечтают о вступлении в Каргон – и тут на тебе! Говорит радиостанция военно-революционного комитета! Династия низложена, кровавый герцог… – он покосился на полковника Гигона, – ну, в общем, низложена династия.
– И все согласились? Я имею в виду там, на фронте?
– Так у крысоедов-то то же самое получилось! Они фронт открыли, а идти в Каргон уже ни горючки нет, ни машин, а главное – сил уже нет, воевать-то не за кого. Генерал Дрыггу застрелился – я, говорит, за какую-то другую страну воевал. Ну, а как врага не стало, тут старые счеты начались, начали потихоньку офицерам грубить, а потом и резать. Тут еще городские в войсках крутятся, подначивают – повернуть оружие, стало быть, против своих же угнетателей. Эх, если бы крысоеды не подвели, мы бы до сих пор победоносно воевали!
– Нравится воевать, что ли? Ты же санитар.
– Молчи, котяра! Знаешь, сколько я вашего брата на спине перетаскал? Может, дивизию, может, больше.
– Молчу, – поспешно сказал герцог. – Откуда же городские взялись?
– Городские-то? То ли не знаешь – из города. Как это у них называется… Союз борьбы какой-то. Кого-то с кем-то. Не зря у нас в деревне городских все время бьют. Даже сборщиков налогов все время били. Налог платили, а сборщиков били… Им, которые к нам в деревню приезжали, начальство даже приплачивало за риск… Про это особая сказка-легенда есть, будто бы при вашем… то есть молодого герцога прадеде это все началось. Сборщики вернутся в город – жалуются. Ну, пришлют карателей, перепорют всю деревню, а на следующий год – та же история. Надоело это старому герцогу Инггу, сам пожаловал. Что вы, сукины дети, говорит, моих слуг обижаете? Я ведь спалю ваши дома, вот уж попляшете! И выходит к нему тогдашний староста и говорит так жалобно: «Ваше Алайское Высочество, ну не любим мы городских!». Тогда обнял его старый герцог и говорит, что, мол, алайским крестьянином крепка земля наша, бейте их сколько влезет, только подати в срок платите…
– А с какой радости их слушать-то стали? – спросил Гигон, пропустив мимо сознания всю эту в высшей степени занимательную историю.
– А кого больше слушать? Небось из ваших-то никто не приехал, – шофер осекся.
– Некому было приезжать, –
