Мы не можем всю жизнь жить на подарках; жизнь возможна только в отношении к Богу, и в отношении к людям, как бы в непрерывном взаимообмене, когда мы столько же податели, сколько и приниматели щедрости людской и Божией. Но когда нам голодно, когда мы в отчаянии, когда мы, изголодавшись, умираем — всегда ли мы вспоминаем, что мы отвернулись от Бога, от Живого Бога? Что мы отвергли живой Хлеб Небесный? Что мы создали с окружающими людьми ложные отношения, раздавая то, что не было наше, что было взято в то мгновение, когда оно было дано?
И тогда, значит, настало время нам задуматься глубоко и внимательно над самими собой, и понять, что мы согрешили против Неба, согрешили против отца, против брата, против ближнего, против сестры — против всякого человека вокруг нас. Согрешили — значит, порвали связь, стремясь освободиться от них, — нет, не совсем, — стараясь не иметь с ними отношений дарующего, а относясь, как побирушка, пиявка.
И тогда, значит, настало время возвращаться: домой, туда, к тем, кто питал нас, давал щедро, заботился, и, в конечном итоге, к Богу, Источнику всех благ.
Но так часто, пытаясь вернуться, мы встречаем не отца заблудшего сына: мы встречаем старшего брата, того, который никогда не имел подлинного взаимоотношения любви, дружбы, ни с нами, ни с отцом. Мы встречаем того, который может похвалиться, что он всегда был добросовестным, честно «работал» в доме отца, делал все, что нужно — но безразлично: выполнял, как выполняют обязанность, которой не избежишь, или же как сделку: как работу за плату, работу ради обеспеченности, труд в обмен за принадлежность к «дому», за обеспеченность.
Нам надо, задуматься над этим; потому что в нашем опыте человеческих отношений мы не всегда только блудный сын; мы так часто являемся старшим братом, и приходящего к нам и говорящего: «Я выпал из общения с тобой по своей вине, я вел — или вела — себя паразитом, я хочу теперь быть другом!» — встречаем словами (или жестом): «Было время, я тебе был другом! Было время — мы жили в общении, которое мне было драгоценно, — ты разбил, разбила его! Раны мои зажили, не хочу я больше раскрыться! Для. меня ты — прошлое; ты мертв, мертва; иди к другим, чтобы они вернули тебя к жизни…» Как часто мы являемся старшим братом?
И мы поступаем так непохоже на отца, который ни в какую минуту не переставал любить заблудшего сына, даже в момент, когда этот заблудший отрекся от него, отверг его, ждал, «когда же ты умрешь», чтобы распоряжаться всем, что этот человек накопил годами труда, мудрости, годами жертвенной любви. Отец никогда не переставал любить; старший брат перестал — или, вернее, никогда и не любил, только имел «деловые» отношения с теми, кто его окружал.
А отец вперед бежит, чтобы встретить заблудшего: случалось ли нам когда-либо поступить так? Когда кто-то оскорбил нас глубоко, жестоко, — сделали ли мы когда-либо первый шаг, помня, что потерпевшему обиду легче сделать первый шаг, потому что он не унизителен, он не чреват страхом: а вдруг меня отвергнут? — тогда как обидчик в ужасе от предстоящего унижения, а может быть, и отвержения… Сделали ли мы когда-либо первый шаг, чтобы вернуть к жизни того, кто духовно, человечески мертв? Готовы ли мы были дать ему его первую одежду, то есть окутать его былым взаимоотношением? Готовы ли мы были, когда он промотал наше сокровище, унизил нас, обокрал нас, доверить ему наш перстень, дающий ему власть над нашей личностью, нашим имуществом, нашей честью? Дали ли мы ему, как говорит притча, обувь на ноги его, чтобы он мог ходить, и ходить безопасно?
Задумаемся в таких категориях; и если мы так задумаемся, каждый из нас сможет обнаружить, на чем он стоит; в каждом из нас переплетаются все элементы этой трагической и дивной притчи. Но недостаточно обнаружить это; обнаружив, кто мы, мы должны сделать что-то; мы должны принять решение, мы должны отречься от той личности, которой мы были до сих пор, вернуться, и просить о прощении, о милости. Просить прощения у Бога легко, потому что Бог видимо, осязаемо никогда не отсылает нас пустыми от Себя, никогда не говорит нам «уйди от Меня!» Но просить прощения у тех, которых мы оскорбили, и которые обидели нас…
Подумаем над этим: на следующей неделе мы будем вспоминать падение человека, вспоминать, как человечество утратило рай, единство с Богом, единство друг с другом, гармонию с тварным миром, — все потеряло. Сегодня — последнее предостережение; мы можем сделать что-то в течение наступающей недели — не все, но что-то, так, что когда мы предстанем перед Судом, мы бы взглянули на Судию и сказали: «Оправдания мне нет, — но я сделал, что мог; помилуй и спаси!».
Воскресные проповеди, Неделя о блудном сыне
Митрополит Владимир (Сабодан)
На примере притчи о блудном сыне Господь раскрыл нам тайну бесконечной любви Бога к своему творению, всепрощающей любви родителей к детям, любви каждого из нас к ближнему. Если благодарить Бога любовью за его бесчисленные благодеяния мы в состоянии, то «возлюбить ближнего своего, как самого себя» (Мф. 22, 39) у нас получается далеко не всегда. Если и кровный брат блудного сына приревновал и с упреком и без радости воспринял его возвращение, то что говорить о нас, таких разных и далеких друг другу.
Как же нам полюбить своего ближнего? Как исполнить вторую, после любви к Богу, заповедь Христову? Прежде всего, нам необходимо постараться рассмотреть за внешним видом человека его внутреннюю, глубинную и, чаще всего, скрытую, потаенную суть. Нам нужно заглянуть туда, где в каждом человеке кроется образ Божий и наше человеческое, общее Богу Отцу сыновство. Часто мы видим лишь человека внешнего, поруганного грехом, тонущего в страстях, и не замечаем того образа Божьего, который скрывается под внешними наслоениями. А именно его мы должны увидеть в человеке и ему поклониться в каждом из наших ближних.
Очень распространенной является ошибка, которая становится причиной многих конфликтов между людьми; и заключается она в том, что мы не принимаем человека таким, каков он есть, а хотим видеть его другим. С нашей субъективной точки зрения тому или другому человеку чего-то не хватает, в чем-то он мог бы быть, или стать лучше. Мы создаем искусственный образ, искусственную схему, и хотим, чтобы окружающие вписывались именно в нее.
