Я смотрел на пост через пятидесятикратную трубу Казанского оптико-механического, которую раньше использовал на тренировках. Пост устроен не совсем грамотно, скорее разгильдяйно, если быть честными до конца. Все вокруг затянуто проволокой, в некоторых местах в ней запутались мертвяки, свежие и не очень. Из блоков построены казармы для личного состава на обеих сторонах моста, бээмдэшки тоже обложены блоками. Чуть в стороне – транспорт для личного состава, дорогие джипы, есть даже «Мерседес-600». Где их нынешние владельцы – это вопрос большой. В трубу вижу троих, все со штатным оружием, вон у одного, вижу, «Валдай»[6] стоит – значит, им уже поменяли до Катастрофы штатное. Либо я чего-то не вижу, либо наблюдение не ведется. Интересно, есть ли экипаж в БМД – скорее всего, нет. Потому что жарко. Вон, дебил разделся – я такого не позволяю, ни себе, ни людям. Лучше ужариться и потом вонять, как бомжу, чем тебя в самый неподходящий момент укусят.
Понятно, что машина наша была в гордом одиночестве, а конвой стоял чуть позади. Перед тем как выходить на мост, мы пустили беспилотник да все и посмотрели. А вы думаете, я так и сунусь под 2А42? Ага, щаз…
– Птаха – всем номерам плюс.
– Двойка, плюс.
– Глаза – плюс.
– Тройка, плюс.
– Саня…
– Плюс… Позицию занял.
Саня возглавляет снайперскую группу, в ней две СВДМ с глушителями, один «Егерь-54», тоже с глушаком, одна ОСВ-96, которые мы на торге берем за неплохие деньги, и один ПКМ с глушителем и оптикой.
– Принято, мы выдвигаемся, смотреть по сторонам. Саня, как обычно.
– Принял. Плюс.
– Всем смотреть по сторонам, тут, кажется, не чистили ни хрена. Саня, тебя касается в первую очередь.
– Плюс.
Эти раздолбаи на обмен даже не чухают. Их, может, убивать сейчас начнут – а они эфир не контролируют. Вояки.
– Флаг вешаем, и пошли.
Флаг – белый. Приглашение поговорить.
Когда наш джип появился на дороге, только тогда вояки чухнули. Мы перед тем, как идти, приоткрыли двери, если что, из машины выскочить – секунда, а там снайперы работать начнут. Скорость – десять километров в час, так и ползли.
Когда мы подкатили к блокам – поставлены по-чеченски, елочкой – вышел десантник, по пояс голый, разгруз прямо на голое тело. Махнул автоматом, показывая, куда встать.
– Здоровеньки булы, – поздоровался я.
«Десантник» мрачно глянул на меня. Взгляд задержался на разгрузке и на пистолете в кайдексовской кобуре.
– Здоровее видали. И даже е… Надо чо?
– Пальцы на меня не расширяй, военный, – спокойно парировал я, – и за ствол не хватайся, снайпера не беси. Старшего по званию пригласи, перетрем.
Десантник ушел в астрал, прикидывая, действительно ли я столь опасен или так, понты гну. Наконец он решил, что связываться и грудь свою голую под пули подставлять не стоит, и поднес ко рту переговорник.
– Товарищ капитан, тут какие-то… вас требуют. Ага, есть.
Я пощелкал по своему микрофону, давая сигнал.
– Глаза – всем. Движуха на той стороне, белый «Крузер». Два рыла, «калаши». Еще движение. Три рыла, «калаши». Садятся в бээмдешку. «Крузер» пошел, идет на мост. Идет на мост. Зашел на мост. Два рыла внутри.
Беспилотник контролировал ситуацию.
Десант интересен сам по себе. Вон у него наколка, которую он пытался свести. Скорпион, хвостом вверх. В армии такая татуировка означает участника боевых действий из элитных частей. На зоне значение этой татуировки совсем другое – наркоман, продолжаю колоться. По понятиям быть наркоманом стремно, наркоман может быть лишь рядовым бойцом, и то на него смотрят с недоверием. Оно и понятно – за дозу всех сдаст.
Получается, уголовка тут верх берет. Видите, как много выводов можно сделать из простого тату.
Подкатил «Крузер», вышел офицер, форма без знаков различия, «калаш» с подствольником, десантный тельник. Из машины вылез еще один долбень, у него АКС-74У. Десантники, вашу мать. Водила должен все время оставаться за рулем, начнется чего – до машины не добежишь, не успеешь…
Придурки.
– Саня, офицера держу. Второй за машиной, плохо видно.
Это уже мне – если что, валить я буду не офицера, а того, что с ментовским «калашом». Об офицере позаботятся.
Я выбрался из машины.
– Желаю здравия.
Офицер смотрел на меня, не зная, как реагировать. По докатастрофным меркам мое снаряжение однозначно относилось к антитеррористическому спецназу.
– Кто, откуда?
– С Ижевска. Идем в Ульяновск, на торг.
– Там вас ждут?
– Нет.
– Сколько вас?
– Четыре машины.
– А тут одна.
Я ничего не ответил.
Офицер уже понимал, что дело стремное. Но что делать, не знал.
А я ему помогу.
– У нас намерения мирные, мы торговать идем. Сколько стоит за проезд – оплатим, хоть патронами, хоть деньгами. Хоть водярой – все есть.
Офицер почесал небритый подбородок.
– Досмотреть бы надо.
– Зачем? Нам скрывать нечего, хочешь посмотреть машину – посмотри.
Офицер подошел ближе. Посмотрел на снарягу бойцов, на пулеметы.
– Чо-то вы на торговцев не похожи, – заключил он.
– Торговля – дело стремное. Нынче.
Офицер думал, не зная, как поступить.
– «Корд» где взяли? У нас с крупняками нельзя.
Спорим – только что придумал.
– Нам его девать по-любасу некуда. Доплатим.
Молчание.
– Сколько надо доплатим.
Офицер с интересом посмотрел на «Корд».
– Круто ездите, – заключил он.
Придурок – это он еще «УАЗ»-буханку не досмотрел. У нас там противотранспортная носимая пушка сложена – это на случай, если придется с БТР или БМП противника дело иметь. Довольно примитивное орудие, сделанное по мотивам Сирийской войны, но на более высоком, заводском уровне. У нас ведь на заводе производились ГШ-301, скорострельные авиационные пушки, соответственно, оснастка для производства стволов этого калибра, как и заготовки для них, были. Берете ствол, к нему приделываете дульный
