– Что вам нужно? – осторожно спросил я.
– Заткнись, – взвизгнул Занак, который не успел прийти в себя после оскорблений от пехотинца. Он то и дело перекладывал спату из одной руки в другую, вытирая мокрые ладони о свой плащ.
– Ты сам когда-нибудь заткнешься? – фыркнул один из пехотинцев.
– Тебе лучше действительно помолчать, Занак, – в разговор вмешался Утран, который, по всей видимости, не хотел, чтобы из-за одного неврастеника в их рядах вспыхнул конфликт.
– Что значит заткнись, ты слышал, как со мной разговаривает этот осел Берт? А долг? Кто будет мне отдавать долг в двадцать асов за проигрыш в кости, скажи-ка мне, Утран? Не ты ли?
– Не сейчас, брат! – рявкнул Утран.
Теперь я уже отчетливо ощущал царившее у костра напряжение. Как пехотинцы, так и всадники буквально не находили себе места. Создавалось впечатление, будто предатели не до конца понимали, что делать дальше. Очень скоро в низине у костра поднялся галдеж. В стороне от меня полушепотом спорили Утран и Берт, я не мог разобрать слов, но был уверен, что речь шла о том, что они будут делать дальше. Судя по всему, ни у одного, ни у другого не было четкого представления о дальнейших действиях. Когда прямо под моим ухом перестал бубнить Занак, все еще дувшийся на оскорбившего его пехотинца-должника, я услышал обрывки разговора Утрана и Берта.
– Что, если римляне обманут нас, чего им это стоит? – спрашивал Утран пехотинца.
– Ты поздно проснулся! – прошипел Берт.
– Поведешь его сам? – спросил всадник.
– Сам и получу свободу, олух! – огрызнулся пехотинец.
Занак по правую руку от меня снова начал покрывать проклятиями своего обидчика, и я не услышал, чем закончился этот занимательный разговор. Однако через минуту рядом со мной выросли Утран и Берт. Всадник направил свою спату мне в грудь и произнес вслух слова, которые должен был передать Ганнику. Вопрос, который я ждал с тех самых пор, как оказался в заложниках.
– Филин не к добру хохочет! Что это значит, Спартак? Отвечай! – грубо спросил он.
Я гордо вскинул подбородок и посмотрел предателю прямо в глаза. Отлегло. Выходит, Гай Ганник не имел никакого отношения к происходящему у костра, иначе предатели не задавали бы этот вопрос. Мысль о том, что ничего еще не было потеряно, приятно согрела. Мой план провис, но все впереди! Я имел шанс все исправить!
– Отвечай! – повторил Утран, он присел на корточки и коснулся кончиком спаты моей шеи.
– Это значит, что Красс отправляется в Фурии, – сказал я с усмешкой.
– Что за бред? – хмыкнул всадник. – При чем здесь хохочущий филин и Фурии?
– Убери спату, ты получил ответ на свой вопрос! – отрезал я.
Берт, стоявший немного в стороне, побелел от гнева.
– Чего непонятного в том, что Красс идет в Фурии? – Он сверкнул глазами. – Зачем приплетать сюда какого-то филина? Он лжет, разве ты не видишь?
Я промолчал.
– Этот вопрос может стоить мне свободы, Спартак. – Голос Утрана отдавал металлом.
– Ты свободный человек, разве нет? – холодно спросил я.
Теперь уже промолчал всадник, которого мой вопрос задел за живое. Я почувствовал, что задел Утрана за больное, и продолжил говорить.
– Разве не ради свободы мы подняли свои мечи, чтобы разрубить оковы? Не ради свободы мы бросили вызов Риму? – напирал я.
На помощь растерявшемуся всаднику пришел Берт.
– Молчи! Твоя свобода приведет нас к казни, ты сам это прекрасно знаешь! – зарычал он.
Оживился Утран. Возбужденный, он поднялся, убрал острие меча от моей шеи и принялся размахивать руками.
– Ни у одного из нас нет ни единого шанса выжить в этой войне, которой нет конца и края, а если случится так, что мы подпишем с римлянами договор, то никто из нас, за исключением кучки твоих приближенных, не получит свободу! – Он пожал плечами.
– Мне не нужна такая свобода, – отрезал я. – Я лучше умру свободным человеком, защищая себя и своих близких, чем буду пить ваше поганое фалернское на клочке земли, который даст мне твой доминус!
Берт отмахнулся, всем своим видом показывая, что ему больше не интересен этот разговор, но посчитал необходимым оставить последнее слово за собой, поэтому добавил:
– Я всегда уважал то, что ты делаешь, восхищался тобой, но теперь, когда наше дело погибло, у нас не остается другого выхода. Прости, мёоезиец. Я привык отвечать в этой жизни только за себя. В отличие от Красса Гней Помпей Магн не оставит нам ни единого шанса в этой войне! – Он запнулся, справляясь с возбуждением. – Филин не к добру хохочет! Еще раз спрашиваю, что это значит, Спартак?
– Помпей? – Я нахмурился.
– Ты не видишь, что он не будет ничего говорить, Берт! – взвизгнул Утран.
Берт не обратил внимания на слова всадника и нагнулся ко мне.
– Тебе еще ничего не известно, мёоезиец? Сенат направил Магна на помощь Крассу. В Лукании спят и видят, когда полководец заберет у Красса его венок! В Фуриях выставлен римский гарнизон…
Я уже не слушал. Гней Помпей Великий. Неужели сенат, видя последние неудачи проконсула Марка Лициния, подключил в эту войну Помпея? Появление третьей могущественной силы все путало. Пора было ставить точку в этом затянувшемся спектакле у костра. Утран и Берт, к этому моменту потерявшие всяческую концентрацию, продолжали нести какую-то чушь. Я ударил.
* * *Берта согнуло пополам. Удар пришелся в пах, яйца гладиатора стали всмятку, глаза вылезли на лоб, послышался приглушенный стон, и Берт, теряя сознание, начал заваливаться наземь. Я подскочил на ноги, схватил ослабевшего гладиатора как щит и прикрылся от двух пущенных его лучниками стрел. Один наконечник вонзился в спину пехотинца, другой пришелся в руку. Берт вскрикнул и обмяк. Голова его безжизненно упала на грудь. Надо сказать, мне повезло, потому что Берт был гораздо мельче меня, и окажись его лучники немного проворнее, исход мог оказаться другим. Чтобы не дать лучникам второго шанса, я отбросил труп Берта наземь и рванул вперед. Лучники попятились, не успевая выхватить стрелу из колчана, не то чтобы прицелиться. Обескураженный Утран попытался перегородить мне путь,
