– Разрешите войти! – Он говорил отрывисто, голосом человека, привыкшего отдавать команды.
Крассовский усилием воли заставил себя обернуться к выходу, но не выпустил из рук чашку фалернского вина. Сейчас центурион выглядел неважнецки, не столь убедительно, каким Марк Робертович видел его на военном совете часом раньше. Одной рукой центурион то и дело поправлял плащ, разглаживая его, будто нашкодивший мальчишка, каждый раз находя на нем все новые складки. Вторую руку он положил на шлем с гребнем, пристегнутый к поясу. Лицо примипила покрылось румянцем, на лбу блестели крупные капли пота.
– Гай Тевтоний! Заходи, конечно же. Мой любезный, такому человеку, как ты, негоже спрашивать моего разрешения, – расплылся в улыбке олигарх. – Готов биться об заклад, твоя скромность может поспорить только лишь с твоей отвагой в бою!
– Не стоит, Марк, тебе это не идет. – Центурион ответил довольно-таки резко, произнеся эти слова на выдохе. – Давно ли ты стал таким? Или так на тебя действует фалернское?
Марк Робертович приподнял бровь, насторожился. Поставил чашу с вином на стол и вымерил примипила взглядом.
– О чем желаешь говорить? – спросил он все так же любезно, как прежде.
– Я хочу поговорить о решении, которое ты принял на совете! И о последствиях, которые оно может за собой принести! – заявил Гай Тевтоний.
Крассовский напыщенно фыркнул. Со вздохом наполнил свою чашу вином.
– Вот ты о чем… Я что-то неясно сказал тогда на совете? Может быть, ты невнимательно слушал? – поинтересовался олигарх, прищурив один глаз и рассматривая вино в своей чаше. – Или тебя подослал латиклавий?
Центурион замотал головой.
– Все ясно! И слушал я тоже внимательно, да и не подсылал меня никто! Я думал, ты хорошо знаешь своего ветерана, Марк, чтобы думать, что я способен носить сплетни, словно базарная баба!
– Как же, как же, любезный, все я помню! Уж не с тобой ли мы гоняли этих вшивых марианцев, о которых ты столь нелестно отзывался за ужином? – Олигарх покосился на Гая Тевтония.
– С кем же еще! Конечно, со мной! – буркнул центурион. – Поэтому, уж поверь, Марк, я пришел к тебе не за тем, чтобы сплетничать!
– Говори! Ну-ка!
– Дело в том, что нельзя отдавать такой приказ, Марк, и ты сам это прекрасно знаешь! Об этом я и хочу поговорить с тобой!
Гай Тевтоний подошел к столу, оперся о столешницу и посмотрел в глаза Крассовского взглядом, от которого у многих в Республике захватывало дух. Это был взгляд, который видел на своем веку не одну смерть и впитал столько боли, что не могла присниться ни в одном страшном сне. Марк Робертович знал этого солдафона не так давно, но уже был наслышан, что во время гонений марианцев Тевтоний был среди тех, кто спускал псов по следу убегающих людей. Неприятный и мнительный человек.
Олигарх не испугался, но все же не выдержал прямого взгляда своего центуриона, опустил глаза, закашлялся и тут же выпил вина, желая протолкнуть ком, который в этот миг встал поперек его горла.
– Смотрю, ты никак не успокоишься? – пропыхтел он. Захотелось курить, но сигареты, как назло, в этой дыре было не достать. Марк Робертович с раздражением добавил: – Ладно! Только давай по делу, я не хочу слушать про твои шеренги и прочую чушь! А еще я не хочу слушать о том, что Республика боится какого-то раба! От одной этой мысли мне уже тошно! Позволю напомнить, что сенат дал в мои руки чрезвычайный империй, Тевтоний! Мне, не тебе, Гай! Заруби себе это на носу! А я не боюсь рабов, солдат!
Примипил вздрогнул, но быстро взял себя в руки.
– Марк… – начал было центурион, но Крассовский накрыл своей ладонью его ладонь, лежавшую на столешнице.
– Что Марк? Хорошенько подумай, прежде чем сказать что-то, правда, – остудил он центуриона.
Гай Тевтоний замолчал, задумался. Крассовский пригубил вина, чувствуя, что начинает раздражаться. Вино здесь было довольно-таки сносным, но вонючим, несмотря на заверения в выдержке. Впрочем, к необычному запаху мокрой тряпки Марк Робертович быстро привык, решив не обращать на него внимания. Лучше дрянное вино, чем его отсутствие. Так наверняка сказал какой-нибудь великий человек, а Марк Робертович любил повторять мысли великих, к коим без лишней скромности причислял самого себя.
Распоряжение было отдано, и, как заметил Марк Робертович, люди, окружавшие его здесь, выполняли любые приказы без колебаний и промедлений. Олигарху без труда удалось вжиться в образ человека, в теле которого он самым что ни на есть причудливым способом оказался, и с ходу завоевать доверие римлян, большинство которых не чаяло в нем души. Первая заминка случилась только сейчас, и кто бы мог подумать, что источником проблемы станет его центурион Гай Тевтоний, который пытался вставить палки в колеса его телеги. С такими не сваришь каши, считал Марк Робертович. Ничего подобного нельзя было сказать об остальных странных, но полезных людях, облаченных в доспехи, вооруженных причудливым оружием и зачастую несущих всякую непристойную чушь. Все они были исполнительны и услужливы. Но этот… Почему-то этот товарищ примипил не понял его слов с первого раза, судя по тому, что пришел поговорить еще. Вспомнился только что закончившийся внутренний военный совет его личного легиона. Примипил и шестеро его сообщников, именующих себя военными трибунами, подстрекаемые латиклавием Августом Тацием, лили много воды, рассуждали о тактике, маневрах и построении. Но, самое главное, все до единого, они пытались оспорить его, Марка Робертовича, решение. Призывали созвать общевойсковой совет, пригласить командиров армии Муммия, Суллу, Лонга и Квинкция. Пришлось прервать весь этот казавшийся нескончаемым бред, послать всех к черту и еще раз напомнить, что решение претора Марка Красса, как все его здесь называли, не подлежит обсуждению. Напомнить, что у него, Марка Красса, есть чрезвычайный империй, подразумевающий проконсульские полномочия, выданный ему не абы кем, а сенатом.
Август Таций пришел в ярость, угрожал написать в сенат письмо и даже говорил о том, что откажется брать командование легионом на себя. Трибуны наперебой, словно голодные чайки
