Как глубоко изучают объект, прежде чем пустить его в расход?
— Ты поэтому назвал меня дорогой? Потому что тебе хорошо заплатили за мою смерть? — не то чтобы мне хотелось говорить об этом, но вдруг стало интересно, для чего вообще нужна была эта комедия, раз он уже знал, что лежит в конверте. Как, впрочем, и тот незнакомец, который принёс его.
— Нет, хотя второй твой вопрос близок к истине. Тейт не должен знать, каким образом ты оказалась в моём доме, пусть лучше думает, что ты моя девушка. — Странно, но только сейчас я заметила одну маленькую закономерность: голос незнакомца был всегда одной тональности, без резких скачков и звуковых перепадов — спокойный и размеренный, с легкой, едва уловимой хрипотцой. Наверное, таким голосом владеют люди, которые точно уверены в том, что их всегда услышат, даже без повышения интонации.
Чёртов мудак мог бы быть менее идеальным, но даже его голос располагал к себе.
— Разве он не знает, что в конверте?
— Нет, считай его почтальоном, он не может вскрывать конверты.
— То есть чисто теоретически его имя тоже может оказаться в нём? — я наконец отвлеклась от рассматривания скучной стены и, сложив под подбородком обе руки, начала пялиться на незнакомца, который в свою очередь пялился на меня, а не на бумаги в своих руках. Всего лишь несколько листов, заключённых в опять же желтую бумажную папку.
Кто-то помешан на жёлтом, и это очевидно.
А информации обо мне было не так уж много.
— Чисто теоретически… может, — он кивнул, внезапно отбросив бумаги в сторону и заменив их на бутылку. Сделал один большой глоток, в то время как я наблюдала за его двигающимся кадыком, а потом протянул её мне, наверняка рассматривая меня как отличного одноразового собутыльника, а заодно какого-никакого собеседника, который никому ничего не расскажет. Никогда. Вообще никогда.
Тянуть не имело смысла, но я цеплялась за каждую секунду, чувствуя, что каждая последующая может стать итоговой для меня.
— Значит, этот Тейт знает код от лифта?
— Да, но только в тот день, когда приносит мне заказ. Я меняю комбинацию цифр каждый день.
— Ты шизофреник, — я опять пожала плечами, так и не приняв предложение выпить. В памяти всплывало воспоминание о последней пьянке, после которой я уснула в квартире убийцы, таким образом приговорив себя к смерти. Ведь если бы я воспользовалась его добротой сразу, то не попала бы в такую передрягу. Если только через дня два, когда он нашёл бы меня и убил из снайперской винтовки. Легко и просто, когда я даже не подозревала бы, что в меня выпущена пуля двенадцатого калибра.
— Это называется осторожность.
— А как называется твоё ранение? Если не секрет, — я не хотела его поддеть и даже не думала плеваться сарказмом, но раз уж он такой умный и осторожный, то как мог подставит свой бок под пулю?
— А это самоуверенностью.
Ну, значит, он не столько и идеален — это радовало, как и то, что мы болтали уже минут пятнадцать — пятнадцать минут плюсом к моей жизни.
— Ещё один вопрос, мистер убийца, — на этой фразе он чуть нахмурился, но взгляда не отвёл и, как и стоило предположить, нисколько не смутился. — Как так получилось, что ты сел в машину именно ко мне, своей будущей жертве?
— Удача.
— Не моя, к сожалению, — мне вдруг стало отчаянно тоскливо и я перестала играть в гляделки, опустив взгляд на свою фотографию. А ведь я даже не знала, что за мной следят, что механизм запущен, и смертельная машина «заказчик — наёмный убийца — жертва» пришла в движение. Я вообще не знала, что такое возможно, хотя, если предположить, кем является мой отец… это даже логично.
— Это довольно любопытно, — он заговорил первым, отвлекая меня от мрачных мыслей и вновь перетягивая моё внимание на себя. Фотография лежала между нами, и он смотрел то на неё, то на меня.
Бутылка наконец заняла почётное место рядом с пустым стаканом, а незнакомец оперся подбородком о сцепленные под ним пальцы. В воздухе витал его, и только его аромат, впитавшийся в мою кожу на шее и наверняка исходящий и от него тоже.
Блядь, даже запах его парфюма не оставлял меня равнодушной, потому что был чертовски приятным, подходящим своему обладателю как никакой другой.
— Что любопытно?
— Мне никогда не доводилось так близко общаться с будущей жертвой, но, если честно, я представлял себе несколько иначе её поведение. Ты не умоляешь меня передумать, не обещаешь хорошо заплатить, ты даже не интересуешься, кто заказал тебя и на кого я работаю. Тебе совершенно похер?
— Не знаю. Наверное. То есть, есть ли в этом смысл? Ты не похож на того, кто проявляет милосердие. — Он не перебивал меня, а мне нечего было бояться. — И зачем мне знать, кто заказал меня? Не думаю, что от этого мне станет легче умирать. Я знаю, кто мой отец, и знаю, какие последствия может нести его род деятельности. Я не тупая, мистер сама привлекательность.
— Мистер сама привлекательность? — в его голосе сквозило удивление, но лицо оставалось непроницаемо серьёзным, бледным и на самом деле привлекательным, либо у меня напрочь отсутствовал вкус.
— Я не знаю твоего имени.
— Николас.
— Ты грек?
— Ты индианка?
— Один ноль в твою пользу, Николас.
А дальше, о святые угодники, он улыбнулся, в смысле не так, как улыбаются обычные люди — широко и при этом показывая зубы, а сдержанно, едва приподняв уголки губ вверх, которые, впрочем, тут же вернулись на место.
Этот мудак определенно любил выигрывать, и этот счёт был лишним тому доказательством. А ещё он не любил торопиться, потому что я до сих пор была жива.
— Ты ведь не будешь убивать меня здесь? — зачем вообще я задала этот глупый вопрос, ведь он не был похож на человека, любящего стирать мозги со стен. Слишком аккуратен и чистоплотен, судя по вылизанной дочиста квартире, ванной, наверняка его трудом вернувшей былой стерильный вид.
— Не буду, — он посмотрел на
