настолько, насколько смогу, конечно.
У «Немца» от только что услышанного отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова. Он испытывал в этот момент примерно то же самое чувство, которое испытал Игорь при встрече со своими «друзьями» на допросе в кабинете следователя. Сейчас ребята оказались попросту загнаны в угол, и выход оставался только один – сознаться во всем и надеяться на милость победителя, то есть командира. А он, если обещал помочь, значит, поможет. И это не пустые слова. Если же действительно будет предан огласке тот факт, что они всю вину пытались свалить на товарищей, то это будет уже все, это будет конец в полном смысле этого слова.
Первым нарушил молчание «Немец»:
– Товарищ командир, знаете, мы не хотели, так получилось.
– Знаю, что не хотели, поэтому и хочу помочь.
– Мы бежать собрались, а они решили нам помешать. Вот и произошла заварушка в скверике. Что нам сейчас делать, товарищ командир, мы не сможем дальше жить в этом коллективе?
– Я все прекрасно понимаю. Хорошо, что сознаться-то хоть ума хватило. Вот два чистых листка бумаги. Пишите рапорта с просьбой о переводе в другую часть. Страдаем, мол, клаустрофобией. Не можем находиться под землей, в бункерах там разных. Периодически возникают приступы безудержного и ни чем не объяснимого страха. Я буду ходатайствовать о скорейшем переводе, а пока, наверное, придется на «губе» посидеть. Другого выхода, если честно сказать, не вижу. Тех ребят нужно выпускать. А находиться с ними вместе вам, пожалуй, даже опасно. Не хватало еще напоследок дров наломать.
«Лысый» и «Немец» с присущей им аккуратностью принялись писать рапорта.
– Товарищ командир, а куда нас сошлют-то? За полярный круг, наверное, куда-нибудь?
Комбат рассмеялся. Похоже, что сегодня утром он действительно находился в хорошем настроении.
– Нет, с таким недугом на крайний Север не посылают. Будете служить в городе, там, где есть госпиталь поблизости. И хватит об этом. Дневальный!
В кабинет вошел дежурный по штабу.
– Вызови дежурного по части, и пусть проводит этих двоих друзей на «губу». Вот записка. Иди. Чего рот-то раскрыл? Что-нибудь не ясно?
Солдат в спешке удалился, а командир, задумавшись, не торопясь, закурил сигарету. Он смотрел куда-то в даль, сквозь оконные стекла, и казалось, видел там нечто чрезвычайно интересное. «Немец» не смог преодолеть свое любопытство и тоже выглянул в окно. За стеклом вырисовывался знакомый силуэт солдатской столовой. Вековые сосны, что шумели на заднем дворе, не сдавались под натиском упрямого и неугомонного ветра. И больше, пожалуй, ничего интересного.
Съев кислую похлебку, заменявшую завтрак, и запив стаканом не – сладкого чая, Игорь вновь задремал. Но его тут же привел в себя щелчок отпираемой двери.
– Николаев, на выход.
«Что им нужно? Неужели опять на допрос? Как это все надоело, в конце-то концов. Вечно, что ли, так будет продолжаться?!»
– Давай – давай, пошевеливайся. Не охота из клетки выходить, видно? Понравилось тут? Как рыба в воде себя чувствуешь, – солдаты шутили с ним.
«Так с „губарями“ не должны обращаться», – подумал про себя. В коридоре уже стоял Васька.
– Вот, забирайте свои шмотки и идите. Всё, свободны. Нечего в коридоре толкаться.
Выйдя на улицу и идя по направлению к казарме, они все еще не могли понять, что же все-таки произошло.
– Послушай, а чего это нас отпустили-то?
– Да я и сам в толк не возьму никак. Придем в часть, там все и прояснится.
Поднимаясь по лестнице, ребята услышали знакомый голос дневального. Того самого, что стоял в ту злополучную ночь на тумбочке:
– Подойти поздороваться с дежурным по части не хотите.
– Успеем. Ты то как, дружище, зачастил смотрю. Понравилось, боишься место займут.
– Вашими стараниями. А ты Николаев, дуй быстрей к командиру. Как, ты ещё здесь.
Через минуту, Игорь постучал в массивную дубовую дверь и, отрапортовав, как положено, о своем прибытии, вытянулся по стойке смирно.
– Ну, что, Николаев, ничего не хочешь мне рассказать?
– Да нет, товарищ командир, я, вроде, уже все сказал.
– Ну, нет так нет.
Командир замолчал. В душе у Игоря похолодело. Он считал, что именно в эти секунды и решается его судьба. Но, улыбнувшись, подполковник вдруг добавил:
– Только будь поумней в другой раз.
– Разрешите идти?
– Иди, иди.
И вновь дни тянулись за днями, монотонные и похожие один на другой, нескончаемой и совершенно однообразной вереницей. Порою начинало казаться, что время и вовсе остановило свой ход. Его движение здесь можно было сравнить разве что с ходом судна в океане. Когда не видно берегов, то начинает казаться, что корабль и вовсе никуда не плывет, а просто-напросто стоит на якоре на одном и том же месте. Свирепый старшина в последнее время почему-то совсем перестал баловать своего подопечного тёплым отцовским вниманием. Может, потому, что тот исправно нес службу. Ходил в наряды, заступал на дежурство. А может быть, и оттого, что парень давным-давно на выпадки страшного прапорщика внимания не обращал. И последнему это казалось крайне обидным. Не желая показывать остальным солдатам своей слабости, отец родной решил просто отстать от «неправильного бойца» и переключил свой воспитательный талант на тех солдат, которые более уважительно относились к его педагогическим способностям.
На дворе стояла середина июля. Лето было в самом разгаре. Тайга представлялась восхищенному взору во всей своей красе. Она цвела и благоухала. И хотя при напряженном ритме солдатской жизни сложно наслаждаться всей этой красотой, Игорь все-таки нет-нет, да находил минутку-другую, чтобы просто полежать, ничего не делая, на пестром и таком мягком ковре, сплетенном из пахнущих медом трав и цветов. Возможно, что именно эти короткие минуты отдыха и помогали ему в не – легкой службе, давая тот новый заряд жизненной силы и энергии, при помощи которого можно перенести все трудности и невзгоды, что порою непосильным грузом ложились на еще не окрепшие плечи. Они да еще, пожалуй, та маленькая трубка, что лежала в кармане и постоянно напоминала о доме.
«Мать писала, что дядя Сережа ушел в какую-то экспедицию по Уралу. Люди пропали без вести. С трудом верилось, что в наши дни такое возможно, но тем не менее о дядьке вестей не было. А еще она говорила вроде, что в этот самый поход его снарядила родная супруга, чтобы денег побольше подзаработал. Она, мол, с каким-то там хмырем спуталась, который ей в этом и помог. Сначала его в экспедицию, а потом и ее в „дурку“ запрятал. Так ей и надо. Стерва она, эта Танька. Если с дядькой что-то случится, я ей сроду этого не прощу. А хмырю этому, ей-богу, морду набью, как вернусь». Игорь до боли сжал кулаки. Тяжелые мысли неприятным грузом лежали на душе. В себя его привел истошный крик дневального по роте:
– Эй, Николаев, ты чего там расселся? Я тебя уже полчаса ищу. Давай дуй к Полякову.
Командир роты, капитан Поляков, человек спокойный и рассудительный. Игорь его за это уважал. В отличие от старшины, он вообще никогда не повышал голоса и являлся полной противоположностью прапорщика. Но вместе с тем это был командир строгий и требовательный и повторять по два раза одно и то же не любил. Прекрасно зная это, солдат встал и быстрым шагом направился в сторону казармы. Ротного встретил на крыльце, у входа.
– Николаев, я сейчас сильно тороплюсь, поэтому слушай меня внимательно, второй раз повторять не стану.
Парень про себя улыбнулся: «Мог бы и не говорить одно и то же в сотый раз».
– Ты знаешь, наверное, что Козлов у нас скоро увольняется. Так вот, два раза в неделю вместе с механиком, будешь ходить на вертолетную площадку, знакомиться с оборудованием. Иногда, если вылетим на учебные полеты, попробуешь поработать. Распорядок тебе старшина доведет. Закончив, он пошел в сторону штаба, а солдат, так и остался стоять на крыльце, не в состоянии до конца осознать все то, что только что услышал. Он в буквальном смысле слова сам не верил своим ушам. Его радость не могло
