Затем она взяла измаранное бидо Каджи:
– Тебе, сынок, можно оправляться в круге, но мне, боюсь, не положено. – Она поцеловала его. – Я сейчас же вернусь.
Ашия пошла медленно – на случай, если хищник продолжает слежку, и притворилась, будто ей не подняться без палки. Шаркая, она покинула круг света и юркнула за дерево.
Как только Ашия очутилась вне поля зрения предполагаемого шпиона, она сбросила тяжелое верхнее платье и осталась в легких, словно перышко, черных шелках шарум’тинг, укрепленных пластинами меченого стекла. Затем активировала хора тишины и, бесшумно взобравшись на дерево, затерялась в ветвях.
Каджи, как с ним часто бывало, разговаривал сам с собой, в основном издавая нечленораздельные звуки. Ашия сосредоточилась, передвигаясь в унисон с ними так же, как поступал хищник. Подобно колибри среди цветов, она перепархивала с дерева на дерево и вскоре, обогнув лагерь и углубившись в лес, увидела наконец шпиона.
Терн потерял день и собрал полезные сведения, хотя в Лактоне его не ждали. Дорога была небезопасна для старухи-красийки с ребенком. Шарумы были врагами – ему пришлось в это поверить, но женщины и дети не захватывали его родину.
Женщина произвела на него сильное впечатление и возбудила некоторые подозрения. Она горбилась, якобы не в силах держаться прямо, но ехала с ребенком за плечами целый день и останавливалась, только чтобы покормить его или переодеть. А в поздний час не выказала страха, хладнокровно нашла себе место подальше от дороги и разбила лагерь.
Красийские женщины славились выдержкой. В своих общинах они выполняли бо́льшую часть работ, вели дела, возводили дома, забивали скот и растили детей.
Чего они не делали, так это не участвовали в боях. Ни с людьми, ни тем более с демонами. У этой даже не было оружия, только побитый щит, и все же она без тени тревоги готовилась встретить ночь. С заходом солнца страх охватывал даже Терна. Поэтому он и выжил.
Кто эта женщина? И кто ее малыш – сын? Внук? Или очередной сирота, как Терн? Эверам свидетель – историй о разрушенных местных семьях ходило без счета. Красийцы либо потопили, либо захватили больше половины лактонского флота и удержали селения, но понесли чудовищные потери. Может быть, эти двое идут в Доктаун искать отца?
А может, женщина служит в приюте? Своего рода вестница, которая развозит детей по семьям, готовым их принять. Красийцы всегда привечали детей шарумов, которые ушли одиноким путем. В дальнейшем они пополняли ими поредевшие ряды воинов. Какая семья откажется от здорового сына-красийца?
Но едва она распеленала младенца, Терн понял, что ошибался. Кем и чем бы она ни была, в ее материнской любви не приходилось сомневаться.
Он наблюдал, согреваясь красийскими словами, которые выкрикивал малыш, и ответами матери.
Релан внушал своим детям, что они обязаны знать, кем являются и откуда родом. Он учил их родному языку, песням и танцам. Преподавал сыновьям шарусак и мечтал подыскать дочерям хороших мужей.
В последнее время Терн часто слышал отцовский язык, но неизменно в бранной форме. А эта женщина радовалась, смеялась, и это было лучшее, что запомнилось Терну.
Тогда он понял, что человек, способный столь самозабвенно любить и веселиться, не может быть ему врагом. Они, несомненно, направлялись в Доктаун, и он решил оберегать их в пути, пусть даже ценой своего времени. Он будет охранять их сон и отгонять недрил.
Женщина уселась с ребенком и, не успел Терн осознать происходящее, обнажила грудь.
Терна бросило в жар, и он поспешно отвернулся. Поздно. Увиденное опалило его воображение. Образ не отступил даже после нескольких глубоких вздохов. Грудь молодой женщины. Грузность, прибавлявшая ей лет, сообщалась поддевкой – армированным черным одеянием шарума. Зрелище более редкое, чем женщина, несущая родовой щит, но тоже не из ряда вон выходящее. Этим отчасти объяснялось ее спокойствие на закате.
По шороху одежды Терн понял, что кормление завершилось, и осмелился глянуть на них снова в тот миг, когда малыш вцепился в рукав матери и встал. Крепко держась за нее, показывая пальцем и выкрикивая слова, он заковылял по лагерю. Терн придвинулся ближе, не желая пропустить ничего.
Но затем женщина отнесла сына обратно к костру и запела песню, которой Терн не слышал много лет. Песня в честь дня рождения – хвала Эвераму, даровавшему жизнь.
Сколько раз ее пели в семействе Терна? В доме Дамаджа их было семеро.
Голос женщины был самым прекрасным и неземным, что выпадало слышать Терну, не считая дуэта жен Восьмипалого на его похоронах. Терн затерялся в его звуке, закутавшись в него, словно в теплое одеяло.
И вспомнил на миг голоса родных. Как пели хором братья и сестры. Отцовский бас. И мать, всегда направлявшую песню.
Он проглотил комок в горле и сморгнул внезапные слезы. Попытался еще раз ухватиться за воспоминание, услышать их снова, но все растаяло дымным облачком. В груди зарождались рыдания, и он знал, что сдерживаться долго не сможет.
Задержав дыхание, Терн ретировался со всей возможной поспешностью. Отойдя достаточно далеко, он привалился к дереву, соскользнул на сырую почву и расплакался.
Ашия следила за шпионом, полнясь сомнениями.
Он точно не дама – слишком юн и одет в грязные лохмотья. У него имелись копье и щит, но Ашия в жизни не видела такого шарума. Одежда была северного покроя, запятнана соком растений, испачкана землей – все ради того, чтобы стать в подлеске невидимым даже для меточного зрения.
Но теперь, вблизи, Ашия различала в нем мощную магию, особенно в кистях. Лицо было таким чумазым, что разглядеть черты толком не удавалось. Он мог оказаться и красийцем, и темноволосым землепашцем, который пересидел на солнце.
Кто он такой? Чего хочет? И почему, во имя Эверама, плачет?
«Схвати и выясни».
Ашия сжала посох, не выпуская лезвий. Другой рукой высвободила из поясного веретена несколько дюймов шелкового шнура. На шее незнакомца была точка, где сходились линии силы. Нагнувшись и опустив голову меж колен, шпион обнажил эту точку. Верный удар обездвижит его достаточно надолго, чтобы связать шнуром по рукам и ногам. Не успеет всполошиться Каджи, как они с пленником уже вернутся в лагерь.
Бесшумно, словно пикирующий воздушный демон, она прыгнула, но лазутчик каким-то чудом заметил ее. В последний миг он кубарем перекатился вперед, и посох ударил в сырую землю.
Энкидо учил их на пальцах: «Враг не будет ждать, пока ты его поразишь».
Оттолкнувшись при приземлении, Ашия перекатилась следом, метнула петлю и поймала его за лодыжку. Дернула, но он сохранил равновесие, изловчился и пнул ее свободной ногой в лицо.
Ашия отлетела и на миг ослабила хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы он вырвался. Соглядатай мог закрепить преимущество, но вместо этого бросился наутек.
Ашия тотчас пустилась в
