– Угу, – поддержала беседу Мария. – Не дуркуй.
Кроха взяла совочек, ведро и стала выгребать из-под свиньи навоз. Удобрение отправлялось в лотки с грибами – безотходное, так сказать, производство. Хавронья, почуяв под брюхом свободу, утробно хрюкнула и навалила свежую кучу, едва не попав девушке на руку. Арина поймала себя на мысли, что даже от этого тошнило меньше, чем от слов работниц. Ведь дерьмо из загона выгрести легко, а из башки – почти невозможно. И тем не менее, в ней теплилась надежда изменить хоть что-нибудь в лучшую сторону.
Глава 3
Шило в булке
Но вдруг врач ошибется, и кто-нибудь из ежей умрет?
Егор Ежов, «Ежовые заметки»Получив паек, Арина сразу пошла на рынок. Свой заработок она тратила, как хотела. Отец наивно полагал, что на шмат сала и кулек сушеных грибов особо не развернешься. Потому и не лез в «карманные расходы» дочери. Что же: снаряга собирается медленно, но она собирается. Многие с радостью меняли еду на какой-нибудь хлам, с первого взгляда совершенно бесполезный, но в умелых руках превращающийся в ступеньки, по которым беглянка однажды таки выберется на поверхность.
За пару лет девушка купила все необходимое для вылазки, кроме оружия. Даже ржавая рухлядь и кустарщина стоили очень дорого, но Кроха не унывала и день за днем копила патроны. Еще месяц-два – и «Форт» или «Глок» в кармане. Заезжий мастер без лишних вопросов навесит на него приклад, прицел и тактическую рукоять. Со скидкой еще и на глушитель хватит. Получится отличная пушка – как раз по руке. Такой и человека спугнешь, и от мутанта отобьешься. По крайней мере, так думала Арина.
Когда ей было четырнадцать, приятеля выпороли за журнал с голыми красотками. В то время девушка и не думала, что вскоре получит страшную взбучку за «Охоту» под матрасом. До ремня, слава богу и отцовской выдержке, не дошло, но после этого девочка часто находила свои вещи в легком беспорядке. Наученная горьким опытом, она устроила схрон подальше от дома. Пару раз его чистили какие-то шныри, но самое главное – Влад понятия не имел, где находится тайник. Хотя догадывался, что он есть. Но на вечерних допросах Кроха молчала, как пленная партизанка, вот и пришлось просить начстана усилить проверки на входах и выходах. Пока мера работала, но девушка не оставляла попыток увидеть поверхность хотя бы одним глазком.
Станция жила в привычном распорядке. На платформе в два ряда вытянулись палатки, слившись в разноцветную кривую стену. Бок о бок стояли советские брезентовые пирамидки, дачные шатры и пестрые купола из китайской синтетики. У самых путей примостились торговцы, развесив полки прямо на колоннах. Угрюмые мужики молча сидели на ящиках, изредка болтая с покупателями. Никто не орал, не зазывал, не спорил. Хабар на виду: надо – бери, не надо – иди своей дорогой. Местные старались шуметь поменьше. От постоянного гула в тесной бетонной кишке можно свихнуться. К тому же, кое-кто верил, что гомон рано или поздно приманит непрошеных гостей.
Вдоль палаток бродили уборщики. Театральная была хорошо освещена, вся грязь как на ладони. Поэтому за чистотой здесь следили особенно строго – прямой указ Саввы. И так все – как поросята, а если еще и гадить под ноги начнут, то новой чумы не избежать. За брошенный окурок или плевок человека на месте приговаривали к метле и швабре. И не важно, ребенок или старик, сталкер или свинопас, свой или пришлый.
Перед походом на рынок Арина частенько заглядывала в бар. Неподалеку от затвора дядя Рашид выкатил три катушки от телефонного кабеля, поставил вокруг табуретки – и обеденный зал готов. Большущая красная палатка в углу считается гостиницей, но за отдельную плату в ней можно снять не только койку.
Волосы под шапку, капюшон поглубже – маскировка готова. В джинсах, толстовке и с выпачканным лицом Кроха сильно смахивала на пацана, чем отводила от себя ненужное внимание. В баре было мало людей, и радушный хозяин не гнал гостью, хотя та ничего не заказывала. Прячась в тени, она подслушивала болтовню бродяг и украдкой разглядывала ближайшие лотки. Шастать по рядам не любила – вблизи могли узнать. Заметив нужную вещь, без торга меняла на паек и растворялась в провонявшей потом и дымом толпе.
– Что?! Мне? Слабо?!
Девушка вздрогнула и глубоко вдохнула, пытаясь унять колики под ребрами. Мимо прошла троица подвыпивших добытчиков и приземлилась за соседним столом. Под обреченным взглядом Рашида выставили самогон и простецкую закуску. Со своим как бы нельзя, но сталкеры – народ лихой, а под мухой – и того хуже. Перечить им – себе дороже, и это еще одна причина, почему Арина так хотела приобщиться к неприкасаемой и в то же время весьма уважаемой касте.
Она опустила голову и навострила ушки, стараясь ловить каждый звук.
– Ни хера мне не слабо! – крикнул один. – Это вам слабо!
Соратники переглянулись. Кроха видела лишь их широкие спины, но чуяла, что мужики посмеиваются над перебравшим товарищем.
– Мне ничего не слабо! Вот завтра же пойду на Дохляк!
– Ага. Рядом постоять и вон тот пацан сможет.
Кроха чуть не дернулась, поняв, что говорят о ней. Только бы не подсели и не начали донимать. Сталкеры, как никто другой, любят поучать салаг и рассказывать обывателям о своей опасной жизни. Пару раз уже нарывалась на приставучих алкашей – пришлось бежать быстрее пули.
– Издали любой дурак – мастак. А ты внутрь зайди.
– И зайду! – взревел добытчик, до глубины души обиженный неверием спутника.
– Шпага, хорош подначивать! – цыкнул самый трезвый – судя по властному голосу, командир отряда. – Совсем сбрендил? Не хватало только в Дыре сгинуть.
– Все равно пойду! – не унимался пьянчуга, разгоряченный градусом и спором.
– Пасти завалили. Оба, – строго произнес вожак. – Даже думать об этой херне не смейте. Не то так отх… отхожу, что за хабаром на костылях поскачете.
Спорщики умолкли.
О каком-таком Дохляке шла речь? И почему туда нельзя? Неужели и у вольных пташек есть свои запреты?
От размышлений отвлек скрежет туннельного гермозатвора. Народ у бара напрягся, потянулся к оружию. Дозорные, конечно, не дремлют, но мало ли что?
Створка отошла, однако никто не спешил появляться из мрака. Только слышалась негромкая ругань. Из всех слов Кроха разобрала от силы три, да и то матерных. Наконец, все стихло, и на станцию вкатилась дрезина – старая, скрипучая, готовая развалиться в любой миг. За ржавым рычагом сидел мужик – низенький, сутулый и заросший, как собака. Лоб и правый глаз закрывали бурые бинты, растрепанные волосы напоминали крысиное гнездо. Незнакомец был в потертой кожанке
