Найденный в тростниках мальчик был усыновлен дочерью фараона и воспитывался при дворе первые двадцать лет своей жизни практически как принц. Он получил очень достойное для того времени образование в соответствии со своим статусом, и Тот регулярно отслеживал по своим каналам, как проходит процесс обучения. Хранитель Кристаллов был кровно заинтересован в том, чтобы Моисей получал нужные знания, которые впоследствии ему пригодятся для выполнения той миссии, которая была ему уготована по сговору реальных повелителей планеты. Хиз тоже со вниманием относился к успехам найденного в тростниках мальчика, с удовольствием отмечая качественную работу Хранителя Кристаллов, у которого все шло ровно по тому плану, который был одобрен в тот далекий день, когда они вели до сих пор памятный для них разговор с уже давно усопшим Хеопсом.
Жизнь во дворце для Моисея была вполне себе сытной и приятной. У него было все, что только можно было пожелать, несмотря на его происхождение и явное отсутствие симпатии фараона к нему. Историю его появления во дворце никто от него не скрывал, так же как и его еврейских корней, поэтому Моисей с раннего детства с интересом наблюдал за своим народом, в поте лица гнувшим спину на полевых работах и над изготовлением кирпичей для поработивших их египтян. Он не мог не замечать, насколько рабство прочно укоренилось в сознании его соплеменников и насколько они отличаются по своему мышлению от него самого, с детства воспитанного свободным человеком. Этот факт не переставал его удручать, и душу его довольно рано начала терзать обида за свой народ, что не скажешь о самом народе, который воспринимал свое угнетенное положение как норму и как должное.
Однажды Моисей прогуливался вдали от дворца за пределами города, что он любил делать. Поскольку все знали, что он не принадлежал к царской крови, для него вполне было допустимым гулять без сопровождения, хоть воспитавшая его дочь фараона и не одобряла этого. Как обычно, во время своих долгих прогулок Моисей наблюдал за тем, как трудились, работая на благо египтян, его собратья-евреи, и снова и снова сокрушался по поводу их рабского положения. В целом отношение к рабам в Египте всегда было довольно гуманным. Они считались за людей, стояли под покровительством закона и даже имели свою собственность. Но вот к рабам еврейского происхождения год от года в Египте относились все хуже и хуже. До отношения к ним, как к бесправным животным, оставалось не так уж и много, что не мог не понимать Моисей, и это его огорчало еще сильнее. Внезапно на одном немноголюдном поле он увидел, как египетский надсмотрщик жестоко и со страшной силой избивал хлыстом, а заодно и ногами одного из рабов, который от побоев уже лежал на земле практически неживой. От увиденного у Моисея, который был спокоен и рассудителен по природе своей, внезапно помутился разум. Он посмотрел вокруг, убедился, что никого нет поблизости, и набросился сзади на озверевшего надсмотрщика. Египтянин, который не видел подошедшего Моисея, никак не ожидал нападения, поэтому сразу же был свален на землю. Молодой, пышущий здоровьем еврей имел явное превосходство в силе, поэтому надсмотрщик не мог даже пошевелиться от того, что он был придавлен сверху весом непонятно чьего тела, и неизвестно кто крепко держал его руки, сжав их за спиной. Забитый раб лежал неподалеку с закрытыми глазами, и было непонятно, без сознания он или просто не в силах пошевелиться. Продолжая сидеть на сваленном надсмотрщике, крепко сжав его руки, Моисей в ярости тыкал египтянина лицом в землю и орал на него:
– Как ты можешь так жестоко бить человека! Нет такой провинности в мире, которая бы оправдывала такое обращение с человеком! Особенно с тем, кто гнет спину на ваших полях, чтобы обеспечить вам, египтянам, сытую и довольную жизнь!
– Вот человека-то как раз я и не бил! – со злобой и ненавистью к своему обидчику кричал надсмотрщик, отплевываясь от земли, в которую его неоднократно ткнул лицом Моисей. – Я бил раба! А с этими еврейскими собаками я волен делать все что угодно. И, если я посчитаю нужным кого-то из них даже убить, у меня есть на это все необходимые дозволения. Сам фараон за то, что этих еврейских собак нужно убивать, не стесняясь, чтобы не плодились в больших количествах, чем нам требуется.
Эти яростные оскорбительные слова в адрес еврейского народа заставили Моисея забыть обо всем на свете, в том числе и о какой-либо осторожности. Не помня себя от гнева, он выхватил кинжал, богато украшенный драгоценными камнями, который был ему подарен на его совершеннолетие, и моментально перерезал им горло египетскому надсмотрщику. После того как убитый затих, постепенно Моисей начал приходить в себя от внезапно охватившей его ярости и осознавать, что же произошло. Он не мог не понимать, что случившееся событие может оказать радикальное влияние на его дальнейшую жизнь и даже на продолжительность этой самой жизни, столь единственной и неповторимой для него. Моисей осознавал, что срочно надо сделать все возможное, чтобы скрыть это неожиданное для него самого убийство египетского надсмотрщика. Он отдавал себе отчет, что, принимая во внимание его происхождение, избежать наказания за свое преступление ему не придется. Фараон и так его не жаловал, а теперь у правителя появится совершенно обоснованный повод выместить на нем свою нелюбовь. И даже на заступничество своей приемной матери тут рассчитывать
