Большинство игрушек моего детства не были куплены в магазинах, их делал старик, живший на нашей улице, высокий, худой, с обветренным, изборожденным морщинами лицом и широкими шершавыми ладонями, он демонстративно хмурился, когда детвора начинала доставать его просьбами сделать что-нибудь эдакое. Хмурился, ругался, но через какое-то время тяжело вздыхал, привычным движением тушил свою «вечную» беломорину и, поднявшись с врытой в землю у ворот его дома лавки, в полной тишине скрывался за громко хлопающей калиткой, врезанной в высокий глухой забор. А через день-другой у нас появлялась очередная игрушка. Иногда он приглашал кого-то из детей постарше помочь ему с работой над очередной «партией» деревянных мечей или кукол, а потом счастливчик с чрезвычайно гордым видом раздавал результат их совместной работы друзьям и подругам. А старик, сидя все на той же лавке, смолил свою беломорину, щурился и, с интересом наблюдая за этим процессом, тщательно маскировал улыбку за внешней суровостью.
Мужики часто над ним подтрунивали за эту возню с детьми, порой очень зло, а дядька Кирилл только презрительно хмыкал в ответ… и продолжал снабжать окрестную детвору самодельными игрушками, умудряясь каждому сделать что-то свое, идеально подходящее вот именно этому патлатому мальчишке с острыми, постоянно разбитыми коленками или вон той веснушчатой девчонке с рыжими волосами, забранными в два смешных хвостика… И не было споров о том, кому какая игрушка достанется, они как-то сразу находили своих хозяев. Девчонки не устраивали склок из-за новеньких кукол, а мальчишки не разбивали друг другу носы за понравившуюся машинку. Никакой магии, старик просто знал…
Когда у меня родилась идея лавки, я вспомнил именно его и не пожалел. Сейчас, глядя на ошеломленную Светлану, я на собственном опыте познал то, чего дядька Кирилл никогда даже не пытался объяснить тем мужикам, что смеялись над «старым кукольником», не желал, не видел смысла метать бисер перед свиньями. Все равно не поймут и не оценят. Если уж они не могли видеть радости в глазах детей, как им понять то светлое чувство, что разливается в груди, когда созданная своими руками вещица, оказавшись в руках ребенка, заставляет сиять его глаза и искренне смеяться, радуясь сделанному от души подарку? Я не умею делать игрушки, но, может быть, у меня получится подарить сказку?
– Ерофей, а для чего предназначены эти… приборы? – Вопрос Светы вырвал меня из размышлений.
– Что? – встрепенулся я.
– Приборы. Что они делают? – повторила девушка, не сводя взгляда с очередного мобиля.
– Тикают. – Пожал я плечами.
– И все? – удивилась Светлана.
– М-м… да. В основном, – почти честно ответил я. Ну не рассказывать же ей, что на большей части мобилей я отрабатывал конструкты движения, описание которых нашел в сети, а образцы «выдавил» из пары подчиненных Граца, недавно приехавших из Хольмграда для помощи своему профессору в работе.
– А зачем? – В голосе девушки слышалось явное непонимание.
– Затем, что мне нравится, как они звучат. – Главное не рассмеяться.
– Ерофей, ты… ты издеваешься? – Смешно нахмурилась Света.
– Даже не думал, – замотал я головой. – Мне в самом деле нравятся издаваемые мобилями звуки. Согласись, приятно звучат?
– Э-э… да, наверное. – Странно покосившись на меня, кивнула девушка и тут же перевела взгляд на одну из витрин. Тонкий пальчик ткнул в медное блюдце, лежащее в углу. – А это что?
– Пример очищающего артефакта, – с готовностью ответил я.
– А если подробнее? – спросила Света.
– Ну-у… допустим, к тебе пришли гости и во время застолья залили твою любимую скатерть вином. А на столе стоит вот такое блюдце. Подаешь в него энергию, и всё.
– Что «всё»? – не поняла моя собеседница.
– Скатерть снова чиста, и гости могут продолжать свинячить, сколько влезет… когда перестанут охать и ахать от удивления, конечно, – уточнил я.
– Интересно. – Светлана на миг задумалась. – Ты сказал, что это только пример, так?
– Да. Можешь принести мне любую вещь, и я сделаю из нее такой артефакт. Единственное условие – в предмете должна быть металлическая часть, в которую я смогу упрятать нужный конструкт, и эта металлическая часть при работе артефакта должна касаться объекта очистки, – объяснил я.
– И всё?
– Почти. Воздействие не сможет убрать механические повреждения и грязь, оставленную чем-то, кроме продуктов питания. То есть, если ты зальешь свою любимую скатерть машинным маслом, то артефакт с ней ничего сделать не сможет. Да и от пыли не избавит, так что стирать ее все равно придется обычным способом.
Из лавки Света уходила, оставив несколько больше денег, чем рассчитывала изначально. Если быть точным, то вместе с моей долей от торговли конструктами она отдала мне еще и четверть собственной, в оплату за полдюжины артефактов самого разного назначения. Начиная с пресловутого очищающего блюдца, сделанного мною на основе когда-то подаренного Ружаной Немировной конструкта, и заканчивая парой изящных гребней, изрядно облегчающих расчесывание длинных волос по утрам, а вот это уже было мое собственное изобретение, ради воплощения которого в жизнь мне пришлось вспомнить школьный курс физики и чуть-чуть поиграть со статическим электричеством.
До десяти вечера, когда я решил закрыть свое заведение, в лавку заглядывало еще три человека, и могу с гордостью сказать, ни один из них не ушел без покупки. Таким образом, к окончанию первого рабочего дня, точнее, вечера, в денежном ящике старомодного кассового аппарата, установленного мною для антуража, лежало целых сорок три рубля, и это без учета моей доли от нашего со Светланой совместного заработка! Это был очень успешный день.
* * *Рогнеда Владимировна Багалей стояла у окна и смотрела во двор, где на старых качелях устроилась ее дочь. Из похода к своему повернутому на естествознании другу и товарищу по денежному делу Света вернулась странно задумчивой и молчаливой. Впрочем, странным такое поведение могло показаться только тому, кто знал девочку меньше года, а сейчас Рогнеда с недовольством отметила, что состояние ее дочери очень похоже на то, в каком она пребывала со дня смерти отца и… до знакомства с тем самым вихрастым «философом». Отрешенная, спокойная и молчаливая… правда, сейчас было в ее поведении что-то еще, но разобрать, что именно, мать не могла, несмотря на все свои умения. И это беспокоило. Впрочем, одна догадка у нее была…
Когда в жизни Светы появился этот странный мальчишка, дочь наконец-то начала выбираться из той раковины, в которую спряталась несколько лет назад, и Рогнеда искренне радовалась этим изменениям. Светик стала более общительной, улыбчивой, и пусть довольно случайно, преследуя совсем иную цель, но она обрела какой-то интерес к жизни и окружающим людям. Да, черт возьми! Мать была совершенно уверена, что у дочери появился молодой человек! А потом… кажется, ее дочка обидела
