Пробуждение было… тяжким. И муторным. Голова словно с похмелья, во рту сухо, а спина затекла и ноет от холода. Должно быть, давно лежу, причем явно не на кровати.
Не открывая глаз, я скользнул потоком внимания по окружающему пространству и еле сдержал мат. Вокруг только каменная, то есть бетонная толща. Камера квадратная, со стороной не больше пяти шагов, дырка стока в углу и стальная дверь в стене. Толстая, тяжелая. Окон нет, есть только небольшая отдушина под высоким потолком… и какой-то артефакт в противоположном углу. Видеонаблюдение?
Спустя пару минут, чуть размявшись, я решился-таки подняться на ноги и оглядеться вокруг собственными глазами, но если с первым все прошло достаточно гладко, то со вторым вышел облом. В камере царила кромешная тьма без единого отблеска света, так что никакой «кошачий глаз» не поможет.
Я немного разогнал кровь и уже почти избавился от ломоты в теле, когда раздался какой-то скрежет, в двери откинулась задвижка, прикрывавшая отверстие для раздачи пищи, и в камеру ворвался чуть не ослепивший меня луч света.
– Встать! К стене! Руки за голову, ноги на ширине плеч! – Резкие команды резанули по ушам. – Выполнять, тля!
Интересно, «тля» это ругательство или эвфемизм вертухая, заботящегося о моральном облике заключенного?
Нелепое размышление не помешало мне исполнить приказ, так что спустя четверть минуты я услышал, как грохочет отодвигаемый засов. С распахнувшейся дверью в камеру ворвался удивительно свежий воздух… и пара бойцов. А в следующую секунду я еле успел чуть присесть и зашипел от боли, когда «демократизаторы» прошлись по моим ребрам. Ну, лучше так. Ребра поболят и заживут, а вот опущенные почки мне вряд ли кто отремонтирует… если только тетка Ружана возьмется. Но где она и где сейчас я? Могу и не дожить. Счастье еще, что рост у меня меньше, чем у взрослого, и здесь достаточно темно, иначе бы номер с приседанием не прокатил. А так эти уроды даже не заметили, что промахнулись. И это хорошо… Охранники не стали терять время зря, вывернули мне руки за спину и, заставив наклониться, потащили к выходу. Пришлось резво перебирать ногами, чтобы не грохнуться по дороге. О том, чтобы распрямиться и идти нормально, речи и не шло. Любая попытка чуть приподнять корпус тут же гасилась ударом резиновой дубинки по плечу. «Черный лебедь» какой-то, чтоб его!
Одно хорошо, пока меня конвоировали… куда-то, я мог спокойно пользоваться своим Даром, и потоки внимания постоянно скользили вокруг, обследуя переходы, галереи и комнаты, встречавшиеся мне по пути. Впрочем, насчет спокойного использования Дара я несколько поторопился. Первая же попытка создать простейший конструкт откликнулась такой болью в шее, словно кто-то горло сдавил, или… ошейник затянул. И это, кстати, не осталось незамеченным моей охраной.
Удар берцем под колено, и, падая, я едва успел извернуться, чтобы рухнуть на бок, а не пропахать мордой бетонный пол. И тут же посыпались удары дубинок. По плечам, по спине, по голове. Хорошо еще, что это длилось недолго.
– Встать, сученыш! – Зычный голос вертухая вновь резанул по ушам. – Еще раз попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, я тебе все кости переломаю.
– Не надо зверств, сержант. – Перед моим взглядом возникли чьи-то надраенные до блеска туфли. – Ошейник собьет любое воздействие, так чего ради корячиться? Во вторую допросную его.
– Есть. – Судя по тому, как зашуршала одежда, вертухаи подтянулись по стойке смирно. Но тут же подхватили меня под закованные за спиной руки и втащили в открывшийся справа дверной проем. Автоматика, однако…
Я ожидал жесткого, привинченного к полу стула, свет от лампы в глаза и прочие «прелести» беседы со злыми следователями, с таким смаком демонстрировавшиеся кинематографом в моем прошлом мире, а вместо этого…
Наручники щелкнули раз, но я не успел насладиться свободой рук, как их тут же зафиксировали у меня над головой. Наручники щелкнули два, и крюк-карабин, к которому их пристегнули, поехал вверх, заставляя меня встать на цыпочки. А в следующий миг тело свело судорогой от пропущенного через него тока.
– А вот теперь поговорим… – раздался голос, и в допросной наконец-то зажегся свет.
Это был не допрос. Фарс. К такому выводу я пришел, когда меня вновь запихнули в ту же камеру… ну, как только пришел в себя после «сеанса электротерапии», ошибочно воспринятого мною как пытка. Разряды были не настолько мощными, чтобы вызвать серьезную боль, зато они замечательно сбивали любую концентрацию, не позволяя сосредоточиться на создании какого-либо ментального воздействия.
– Хотя со спецоградником на шее это бессмысленно. Он и без того не позволит оперировать менталом, но… инструкции есть инструкции, даже если они устарели на добрых полсотни лет, – с деланым сожалением в голосе пояснил проводивший допрос офицер, наблюдая, как меня прошивает очередной разряд.
И вот сейчас, отходя от «беседы», сидя на холодном каменном полу камеры, я пытался разобраться в происходящем и чем дальше, тем больше убеждался, что весь допрос и предъявляемые мне обвинения не что иное, как театр. Игра. Фикция. Да, на шестнадцатилетнего юнца подобный прессинг должен был оказать ошеломляющее впечатление, но я-то несколько старше и, несмотря на непозволительный расслабон, не оставивший меня даже после предупреждения Рогнеды, все же мыслю чуть лучше… и несколько иначе.
Первое, на что я обратил внимание, прокручивая в уме ход недавнего допроса, это его… формальность. Если бы не то и дело, без всякой системы и ритма, встряхивавшие меня электроразряды, его вообще можно было бы назвать беседой-опросом, вроде того, что провел со мной дознаватель из полиции после глупого наезда на лавку бывших штурмовиков какой-то угасшей фамилии. Собственно, если сравнивать оба разговора, то можно прийти к одному довольно простому выводу: допрос был почти полной копией той беседы. Только вместо вопросов о ходе столкновения с бандитами последний мой собеседник тупо требовал сдать ему «явки, пароли и связных». Иными словами, активно и довольно топорно создавал впечатление, что меня подозревают в шпионаже. Почему я так решил? Ну, кроме очевидной глупости такого предположения ввиду моего малого для профессионального шпиона возраста, впрочем, «оправданного» бормотанием офицера-дознавателя о том, что, по мнению их службы, мне явно больше двадцати лет, был еще один момент: мне не задали ни одного вопроса о прошлом, никакого интереса к тому, как и где я жил до попадания к Бийским. Никакого интереса к тому, как именно я был «заброшен», ни-че-го! Все вопросы сводились к моей жизни в течение последнего года и к то и дело повторяющимся требованиям выдать явки-пароли. Черт, да они даже Горазда Святитского не раскопали! Дурная пьеса, дурные актеры…
