Мой отказ был настолько резким и неожиданным для Людмилы, что она решила взять паузу, чтобы просчитать непонятную ей ситуацию. Эту паузу она заполняла болтовней.
Я сидела в кресле, запрокинув голову в зеркальный потолок, обрамленный позолоченной лепниной. Поливанова восседала напротив на своей необъятной кровати.
Там наверху, словно прилипшие к белой перине облаков, повисли две женщины. В этом ракурсе их вытянутые ноги казались умопомрачительно длинными. Одна из женщин, которая говорила и жестикулировала, старалась вытянуть их еще больше, чтобы коснуться ими своей собеседницы. Та же, наоборот, отодвигалась, совершая ногами неполный круг.
Между женщинами стояла невидимая стена, словно они были с одной картинной репродукции, с одного книжного разворота, но книга уже закрывалась, и между ними уже пролегал межстраничный сгиб.
– … И тут он открывает эту коробку, и я вижу неописуемо красивое колье! – говорила Поливанова, пытаясь скрыть нервное возбуждение за эмоциональным рассказом. – Со мной чуть истерика не случилась! Такая вещь! Ну просто из царской сокровищницы! Я тут же ее примеряю. Вечернее платье с глубоким декольте и колье! Представляешь? А мы с ним чуть не поругались до этого. Пристал как банный лист: «Надень это платье, тебе говорят!» Я ему отвечаю, что к этому платью нужны алмазные подвески от Анны Австрийской. Он орет, я ору… В общем, заставил меня напялить это платье. Правда, подозрения у меня уже были. Орет, но не бьет. Что-то здесь нечисто, думаю! А потом он достает коробочку. Сама коробочка, наверное, тысячу баксов стоит. Примеряю я это колье. Можешь себе представить? Моя грудь, глаза, алмазы… Может, это не скромно, но ничего прекраснее я на свете еще не видела.
Людмила красноречиво жестикулировала и принимала царственные позы.
– …Поливанов мне говорит: «Знаешь, сколько стоит?» Я понимаю, что сумма, наверное, запредельная. Но тут надо сдуру не перехлестнуть, а то он может разораться и этим самым колье мне по башке заехать. «Тысяч сто?» – спрашиваю. Сама-то так прикидываю, раза в два дороже. Поливанов доволен, хохочет. Значит, раза в три ошиблась. «Неужели, – говорю, – двести?!» И глаза так закатываю под потолок. Гогочет! «Триста? Четыреста?» – «Все равно не угадаешь, – говорит. – Девятьсот пятьдесят штук!» «Миша, – кричу, – в долларах?!» – «Нет! – орет, – в „зайчиках“! Обижаешь, лошадка!»
Людмила поворачивается ко мне, чтобы увидеть мою реакцию, но я смотрю на ее отражение под потолком, она ловит мой взгляд в зеркале, а я перевожу его на нее натуральную. Так она и шарит, скачет глазами в поисках моего восхищенного взгляда.
– … И вот Поливанов, я и колье идем к гостям. А у меня в голове одна мысль вертится. «Неужели ты, идиот, не понимаешь, что девятьсот пятьдесят – это не миллион! Если бы ты продавцам эти сраные пятьдесят штук „на чай“ дал, тогда даже было бы все совсем не так. Да я бы лучше сама добавила!» Поливанов идет счастливый, не понимает, что у меня в душе творится. Жлоб! Натуральный жлоб! Куда ему в миллиардеры, даже в миллионеры, если он разницу не понимает! А тут меня как током ударило. А ведь он, наверное, эти самые пятьдесят тысяч скинул! Торговался же, гад, как пить дать, торговался! Ему и сделали скидку! Я его так в этот момент возненавидела, что руку вырвала, хотела колье это паршивое ему в морду бросить, но сдержалась в последний момент.
Поливанов мне: «Ты чего? Очумела?!» Я себя в руки взяла: «Миша, у тебя такая рука сильная, ты меня так сжал больно». Поливанов довольный. Его хлебом не корми, только скажи ему, что рука у него железная, а это дело у него огромное. Но тут тоже тонкости имеются. Скажешь, например: «Мишенька, он у тебя самый большой!» А Мишенька, жлоб, может тут же по морде съездить: «Самый, говоришь! Сравниваешь? С кем сравниваешь? Признавайся, сука!» Жлоб, Светка, он и в Африке жлоб…
«Как безумно далеки вы, меньшевики, от народа. Только пошлые фразочки, вроде этой, вас с ним и сближают», – подумала я и случайно коснулась ее ноги. Поливанова тут же вытянулась всем телом, поползла, чуть с кровати не свалилась.
– …Мне уже к гостям не хочется выходить,
словно на мне костюмчик какой-нибудь китайский или курточка турецкая из полосатого баула только что вынутая. Поливанов меня тащит почти силой. Гордый такой сам собою! Гости, кончено, охают, ахают, носы свои тянут мне прямо в декольте. Мой герой, конечно, цифру эту неполноценную выкрикивает, хвастается. Гости опять к моей груди полезли, глазеть. А меня начинает трясти от злости. Тут Поливанов спрашивает: «А где певица Даша Раскрутина? Что она не поет? Велено ей было быть в юбке покороче, с голым животом! Где юбка и где живот?» Администратор трясется, отвечает: «В гримерке она, переодевается. Обещалась скоро выйти… » А я не могу – надо мне на ком-нибудь злость свою сорвать, пары выпустить…
Никогда не предполагала, что лежащий человек выглядит таким длинным. Я отодвигаю понемногу ногу и наблюдаю, насколько Поливанова сможет вытянуться.
– …Захожу без стука в гримерку к этой поп-звезде. Знаешь, Свет, какие они все на самом деле толстые и бесформенные? Какой дурак их только раскручивает? И были бы хоть голоса приличные?! Так вот. Сидит эта коровища в красном платьице и такого же цвета сапогах, губы подводит. Глазом едва в мою сторону повела, рот недокрашенный скривила: «Брюлики, – говорит, – в прокате взяла? Или бутафорские? Настоящие так не сверкают, сразу видно – подделка!» Я молча подхожу к гримерному столику, беру в правую руку косметический набор в раскрытом виде, левой хватаю ее за гриву и размазываю по ее широкой морде все эти цвета радуги по кругу. Сама понимаешь, что тут началось. Мы сцепились, полетели на пол флаконы, зеркала, банки… Крик, визг, – она вяло махнула рукой. – Мне потом рассказывали, что я орала как сумасшедшая: «Миллион баксов, сука! Миллион баксов!» Журналисты, идиоты, потом написали, что певица Даша Раскрутина должна Поливановой миллион долларов и не отдает, из-за чего и возникла потасовка… Одним словом, Раскрутина ничего нам не спела, а Поливанову пришлось срочно вызванивать Машу Тарзанкину, вытаскивать ее с какого-то концерта и тащить к нам… Ей, правда, мое колье очень понравилось. Попробовало бы оно не понравиться!
Я смотрю как бы на киноэкран. Фильм про вампиров. К телу красавицы-девушки тянется рука хозяйки замка с кроваво-красными ногтями, ее алые губы приближаются к шее. Уже видны острые зубки…
– Ты чего вздрагиваешь? – спрашивает Поливанова.
– Нарассказывает ужастиков, а потом спрашивает, чего я вздрагиваю! Ты, Люда, опасный человек! Ты случайно кровь человеческую не пьешь за завтраком?
Поливанова улыбается. Роль хищницы ей явно по душе.
– Это идея! – оскаливается она и выпускает когти. – Прямо сейчас и попробую!
С визгом она бросается на меня. Я едва успеваю заслониться подушкой. Под потолком сцепились две огромные голые кошки.
Хохоча, я отпихиваю Людмилу руками и коленями, пытаюсь стукнуть ее подушкой. Но неожиданно чувствую, что моя соперница не шутит. Ее выпущенные когти целятся в меня, в глазах ее я вижу азарт первобытной охотницы. Мне становится не по себе.
– Перестань! Ты слышишь меня? Людмила, опомнись!
Мою кожу под левой грудью словно обожгло. Я скатываюсь на пол и вскакиваю на ноги. На левом боку у меня три красных полосы – следы ее ногтей. Я растерянно смотрю, как на коже проступают кровавые капельки, соединяясь в ручейки, как в детской весенней игре.
– Светочка… Девочка моя, прости… – шепчет Поливанова, – я дура, идиотка! Прости меня! Я чокнутая долбаная стерва! Прости меня! Что сделать, чтобы ты меня простила?
Поливанова подползает ко мне на коленях. Неужели она в моей власти? Что приказать ей? Может, попросить у нее колье?
– Девочка моя, драгоценная моя, прости! Ну, расцарапай мне морду!
Она берет руками мою ладонь, целится моими ногтями себе в лицо. Ну! Что же ты медлишь?
– Пальчики мои, – шепчет Поливанова и начинает облизывать мою руку.
Вот стерва! Людмила обнимает меня и целует след своих когтей.
– Я – стерва, Светик, стерва, – тихо говорит она, словно подслушав мои мысли.
И мне еще казалось, что я могу играть этой женщиной в своих интересах? Что я использую ее в любой подходящий момент, когда только захочу?
На губах ее я вижу красную капельку. Она улыбается мне улыбкой волчицы, слизывающей кровь со свежей раны своей жертвы.
Сначала я решила, что это кровавая месть за историю с «Финалгоном». Но оказалось, что это просто смена тактики на пути к моему телу.
