– Уй-ху-о-айх, – дико прокричала пепельно-серая птица, обосновавшаяся на нижней ветви упомянутого уже дуба, именуемого в здешних краях ринготом.
Именно птичий крик выдернул из крепкого сна всех, кто коротал ночь на поляне в божественных видениях ли или обычных снах.
– Интересно, эту птицу, случайно, не Айх зовут? – зевнул во весь рот Дениска и выкарабкался из повозки вслед за дядюшкой. У потухшего костра выворачивался из-под плотного одеяла Валт. Денис смерил пернатого будильника нелюбезным взглядом и прикрыл машинально левое плечо.
– Зовут, и не случайно, – согласилась Бельташ, принимаясь за разведение костра. – Спутницу Алхой от начала времен именуют Айх. Она бережет покой леса днем, тогда как Ойх, спутник Зебата, заступает на пост ночью.
– Ясно, пусть сторожит, – еще раз от всей души зевнув, Дэн стянул через голову рубашку и, поежившись, побрел к роднику умываться. Пусть на Вархете и царил разгар жаркой местной весны, но по утрам холодок чувствовался.
– Выходит, опять сон не был сном, когда Алхой приходила, – ойкнула выбравшаяся из повозки вслед за братом Светка и ткнула пальцем в направлении плеча Дениски.
В дополнение к маленькому филину Ойху на затылке, скрытому прядками волос, на плече теперь топорщила крылья миниатюрная Айх. Парень резко вывернул шею, пытаясь разглядеть новую метку. Дядюшка успел первым. Сцапал племяша за плечо железными пальцами, пристально изучил татуировку, нахмурился и, снова развернув его как болванчика, впился взглядом в кулон на груди Дэна. Парень тут же сам наклонил голову и присвистнул. Кругляш с головой Ойха тоже изменился. Теперь на серебре красовалось две птицы: Ойх и Айх. Ригет вздохнул и только проронил:
– Думал, до святилища Алхой в Брисе дотянем.
– Так это и есть святилище, – спокойно проинформировала людей Бельташ, изящно выгибая бровь. – Вы разве не знали?
– Тут вообще-то ни таблички, ни знака, как в захудалой Зебатовой часовенке, нет, – буркнул парень, критически оценивая татушку и побрякушку. Ничего так, красивая птичка вышла, хоть и орет препротивно. Ну да с павлинами точно так же. Еще ребенком Дениска с восторгом смотрел на роскошные хвосты птиц и один разок смог достать через решетку оброненное перо. Отдал, конечно, Светке, он же мужчина, ему цацки-пецки не положены, но любоваться-то никто запретить не мог!
– Зачем табличка? – искренне не поняла комментария Бельташ и повела рукой, поясняя смысл: – Восемь ринготов встали священным кругом, птица Айх – страж храма – приветствовала путников, живой алтарь – родник – по-прежнему чист и свеж низвергается в древесную чашу.
– М-да, – признавая собственный недосмотр, крякнул дядюшка, новым взглядом проводя рекогносцировку местности.
– Это мы, выходит, в храме ночевали? – испуганно присел, где стоял, Валт, опасаясь громов, молний или еще чего неведомого. Не дождался и в легкой панике стал осматривать сам себя, возможно, опасаясь найти громадную печать «осквернитель» посреди груди или, что вероятней, на филеях.
– Храмы Алхой издревле были приютами путникам, – пожала плечами дева-рыцарь, не видя причин для паники. – Если об этом за века забыли люди, боги и их служители все равно помнят.
Пока шла речь об устройстве храма, Светка успела слазить в фургон, чтобы убедиться – ее плечо и кулон нынче ночью тоже проштамповали.
– Диры, а какова жизнедарительница? Правы ль гимны, что она красы несказанной, не уступающей Илай? – выдохнул Валт, и взгляд его – заискивающий, с наивно-ребяческой верой в чудо, так не вязавшейся с космами и бородой, – растрогал циничного агностика Дэна.
– Красивая. Илай не видел, потому только об Алхой сказать могу. Не девчонка-фитюлька, а женщина с формами. Цвет глаз и волос определить трудно, он все время меняется, или это мы настоящего разглядеть не смогли, – постарался описать неописуемое Денис и развел руками.
– Она красивая, – согласилась Света, – только не добрая просто так ко всем без разбора. Смотришь на нее и знаешь: может и наказать, если надо, и в то же время способна простить. К тому же все время понимаешь, что ей до тебя как до человека особого дела нет, ты для нее как кусочек пазла, который в нужную ячейку следует поставить для пользы дела. Только все не для ее собственной прихоти, а потому что так нужно им всем: и Восьмерым, и Вархету. В глаза Алхой смотришь и все это понимаешь, и чем дольше смотришь, тем лучше понимаешь: надо взгляд опустить, если сойти с ума не хочешь, – в свою очередь прибавила частицу беспомощного описания неописуемого девушка и неожиданно припомнила: – Еще Алхой обещала нам какое-то доказательство своей силы. Наверное, это птички на плечах и узоры на кулонах?
– Не знаю, – на миг призадумался Денис, пожал плечами и вернулся к утренним гигиеническим процедурам, используя вместо умывальника алтарь-родник. Ни смущения, ни благоговения при этом, понятное дело, парень не испытывал. Если бы тут стояла статуя красавицы Алхой или ему Бельташ на руки поливала – другое дело, а так – обычный естественный умывальник. Вода, правда, холоднючая, зато сон на раз прогоняет.
– Нет, метка и кулон – это знаки жреца, – качнул головой дядюшка и прикусил губу, пытаясь сообразить, какого божественного сюрприза ждать. Болтать о кулонах и татуировках в присутствии Валта он не стеснялся. Обычному ли мужику разглядеть разницу между метками и побрякушками нынешних жрецов на Вархете и истинными знаками на Деньесе и Свельте? Так-то удачно выходит: вроде все на виду и тем сокрыто.
– Знак! Великая Алхой подала знак! – возопил Валт так, что птица Айх свалилась с ветки, Денис поперхнулся водой, которой полоскал рот, Светка рухнула с подножки фургона, а дядюшка и Бельташ синхронно вздрогнули и схватились за оружие.
– Следы пестряги! Они пропали! Я чист! Слава Алхой! Слава великой! – продолжил вопить бугай.
Он дикими скачками передвигался по поляне, исполняя нечто отдаленно схожее с танцами дикарей. Задранная до подмышек застиранная рубаха колыхалась парадным флагом. Голосил бородач во всю мощь нехилой глотки с такой неподдельной радостью, что его хриплый голос звучал прочувствованнее и искреннее любой ритуальной молитвы. Если б именно такого зова дожидались боги для возвращения в мир, то сейчас непременно снизошли бы к своей пастве. Но нет, одноразовое чудо так и осталось одноразовым.
– О как, – крякнул Ригет и почему-то покосился с подозрением не на великий волшебный алтарь древнего природного храма и не на священную птичку-прислужницу, вспорхнувшую вновь на ветку, а на парочку любимых племянников. К ним за считаные дни знакомства дядя успел проникнуться совершенно родственным по своей причудливости комплексом чувств: и придушил бы порой, а жалко, столько труда и средств угроблено.
Додумать мысль дядя не успел. Резко вскочила и стала то ли прислушиваться, то ли
