– Между прочим, мама тоже живой человек, – заметила Мила. – И уже вообще ничего не понимает. Мне страшно! Сперва труп на кухне, в смысле твой друг манекен. Потом он ожил и стал приставать к моей дочке, потом исчез, потом вообще сидел у меня в кармане. А теперь какие-то демоны пляшут под потолком и планируют поселиться в моем доме. Это, по-твоему, как – нормально? Думаешь, люди именно так и живут?
– Да нет, конечно, – рассудительно ответил демон. – Я знаю, что у людей так не принято. Вам спокойней жить без чудес. Но ты очень храбрая. И добрая. И умная. Как-нибудь с нами справишься, я уверен. Тем более, твоя младшая дочка давным-давно хочет котенка. Ну и где ты еще найдешь кота, с которым так легко договориться о правилах поведения в доме? Если хочешь, я могу даже не есть консервы и не ходить в туалет, хотя еда это, конечно, добрая половина удовольствия. Особенно консервированный тунец.
– Ты жрешь эту гадость? – внезапно возмутился его друг.
– Мя-я-я-я! – радостно подтвердил демон Фурфуриил. – И тебя научу, когда превратишься. Отличная штука этот тунец.
– Я только одно сейчас понимаю, – вздохнула Люцина. – У нас будет не один кот, а сразу два. И с такими дурацкими именами, что знакомым признаться стыдно. Ты только подумай, мама: Шумшамиэль и Фурфуриил!
Улица Жюпроню
(Žiupronių g.)
Розовый чемодан
– Ты посмотри, какая прекрасная дама, – говорю я. – И какой у нее розовый чемодан.
– Ты ни одной юбки не пропускаешь, – ухмыляется Нёхиси.
– Я и штаны, между прочим, не то чтобы пропускаю. Равноправие и справедливость во всем! А все-таки этот розовый чемодан вне конкуренции. Какие могут быть юбки, какие штаны, когда есть он.
– Да ладно тебе. Чемодан как чемодан. Их сейчас всех цветов радуги делают, и люди выбирают поярче, чтобы не перепутать на выдаче багажа в аэропортах. Даже я это знаю. А ты не знал?
– Когда это теоретическое знание освобождало от внезапно вспыхнувшей страсти?
Смех смехом, а я по-настоящему заинтригован. Чемодан еще ладно бы, но в этой женщине прекрасно решительно все: жидкие волосы бледно-морковного цвета, стянутые в пучок на затылке, круглые стекла зеркальных очков, рот скорбной скобкой, блестящая футболка с надписью «SEXY» под офицерским френчем с дешевыми брошками вместо знаков отличия, длинная кружевная юбка цвета майского неба, и слишком теплые, не по сезону оранжевые овчинные сапожки, больше похожие на домашние тапки. Поди разбери, кто она. Для сумасшедшей слишком спокойная и холеная, для богемной модницы чересчур суровое лицо. Все остальные версии разбиваются об эти ее дурацкие овчинные тапки, их осколки ранят мое самолюбие, давно я настолько ничего не понимал.
– Никакой внутренней логики, – сердито говорю я. – Она совершенно нелепая. Я сам, пожалуй, мог бы так одеться. Но только в собственном сне. В чужом – извините, я слишком консервативен. Наяву тем более не рискну. Только сейчас это понял. А думал, такой анархист.
– Ну, не знаю, – пожимает плечами Нёхиси. – Тебе видней. По мне, кто вышел из дому не голым, уже молодец. Голые, впрочем, тоже молодцы, просто в другом смысле. Сам придумай, в каком.
– Давай ее немного проводим, – говорю я. – Интересно же, куда она пойдет. И зачем она к нам приехала? По какого рода делам путешествует эта дама? А если отдыхает, то от чего? А может быть, в гости? И кто тогда этот счастливчик? Почему я с ним до сих пор не знаком?
Нёхиси отвечает внезапным порывом по-осеннему холодного ветра, от которого гнутся молодые деревья, и взлетают к небу подолы коротких девичьих юбок. В переводе на человеческий язык это означает: «делай как знаешь», – с таким характерным кислым выражением лица. То есть скорее все-таки «да», чем «нет», с оттенком «но учти, с тебя причитается».
Причитается, не вопрос.
Мы идем за незнакомкой с розовым чемоданом вниз по улице Жюпроню, к Миссионерскому костелу – Нёхиси, смеху ради прикинувшийся моей тенью, и совершенно невидимый я. То есть, с точки зрения стороннего наблюдателя, за женщиной с розовым чемоданом следует одинокая тень. Впрочем, в нашем городе это обычное явление, тени у нас чувствуют себя привольно и довольно много себе позволяют, на них особо не обращают внимания. И уж точно ни одна зараза не станет приставать к незнакомой тени с бестактным вопросом, почему ее никто не отбрасывает, а она все равно есть. Это никого не касается. Мало ли, у кого как сложилась судьба.
– Представляешь, – вдруг говорит Нёхиси, – она ничего не хочет. Не мечтает, не надеется, не рисует в воображении – вообще ничего! На моей памяти такое впервые. Все люди хоть чего-нибудь да хотят. На худой конец, поскорее прийти в гостиницу, бросить вещи и вытянуть ноги. Или дозвониться домой. Или выпить, или поесть. Что-то с ней не так.
Не то чтобы мы считали своим долгом угадывать желания всех гостей нашего города и немедленно их исполнять. Наоборот, мы понимаем, что по уму, нам не следовало бы стараться, в других городах так не делают, просто не принято приставать к посторонним людям с исполнением их дурацких потаенных желаний – с чего бы вдруг? Но нас это развлекает. Мы любим разнообразие. А среди человеческих желаний иногда попадаются совершенно удивительные, одно удовольствие их исполнять. До сих пор помню одного смешного дядьку, который, впервые приехав в наш город в возрасте сорока с чем-то лет, захотел здесь родиться и провести детство; сейчас ему девятнадцать, учится в университете, живет где-то в центре с бабушкой и сестрой. И другого, мечтавшего навсегда застрять в жарком лете две тысячи десятого года; оно действительно до сих пор не закончилось – лично для него. И смешных восторженных девочек, зачем-то решивших поселить в пустом заброшенном доме сказочного книжного принца; принц, надо сказать, отлично у нас прижился, работает в Граничной полиции, я с ним кофе буквально позавчера пил. Мы бы вряд ли сами такого придумали, а теперь рады, что он тут есть.
Но это, конечно, крайности. Обычно дело заканчивается появлением нового бара, засаженного акациями тенистого двора, удивительной книжной лавки, причудливых настенных надписей на несуществующих языках, парочки возмущенно орущих павлинов на чьем-нибудь огороде, стаи тропических бабочек в небе и других невозможных необязательных мелочей, из которых сшито лоскутное одеяло нашей счастливой жизни – чем оно пестрей, тем слаще нам спится, тем теплей под ним, тем светлей.
В общем, ничего удивительного, что Нёхиси решил вытащить из незнакомки с розовым чемоданом какое-нибудь желание, наугад, как лотерейный билет из шляпы, и если оно окажется достаточно забавным, тут же его
