– Размечтался… Нет, заинька, – ответила Ли, – это не самый оптимальный вариант, как, впрочем, и раздвоение души. Я лично решила, что ты должен жить, то есть, извиняюсь, пребывать в нашем потустороннем мире, в тесном душевном союзе с Валечкой, твоей первой возлюбленной. Целиком и полностью. Я согласна уступить.
– Ну что ты говоришь, дорогая, – возмутилась Валя, – Это ты должна быть вместе с Сашенькой. Вы ведь были расписаны. А я. Я уж как-нибудь одна… В гости к вам буду приходить.
– Нет, Валюша, я категорически против, – возразила Ли. – Он твой, и все тут. Все-таки первая любовь. А брак наш с Сашенькой земной закончился – смерть развела.
– Меня бы спросили, – встрял я, наконец, в спор девушек, продолжавшийся некоторое время. – Там на грешной нашей, вы бы давно уже передрались…
– Это точно, – согласился со мной Толик и поставил пустой бокал на белую скатерть. – Вот я тоже помню, как в нашей школе бабы в уборной из-за одного смазливого подравши были. А из-за меня никто не дрался, – грустно добавил он. – На рожу был так себе. Кстати, давайте лучше, девки и парни, плохое все вспоминать.
– Плохое? – удивился я. – Это как это и зачем, Толик?
– Как, как? Очень просто. Хорошего здесь хоть… этой самой ешь, а дерьма всякого… Нету. Я вот помню, у меня гнойный нарыв был на заднице, сидеть не мог на правой ягодице… Нет, кажись, это на левой было.
– Толя, мы не за тем пришли. Про нарыв – другой раз, – прервала Лида мечтательные размышления Толика.
– Ладно, разбирайтесь без меня, – сказал Толя и пошел в свой белый домик, на ходу что-то оперное напевая.
– Сашенька, ты что думаешь? – спросила Лида.
– Скажи ей, скажи, что любишь Лиду, дорогой, – то ли посоветовала, то ли приказала Валя.
– Подожди, Валентина, – строго сказала Ли. – Пусть он сам решит.
– А что мне решать? – развел я руками. – Вас ведь могло бы быть за этим столом и десять штук, и двадцать. Что б я тогда делал? К счастью – только двое. Видите, какой я порядочный? Я вас люблю, девчонки, по-разному, но одинаково сильно. Это все. Хотя нет… Ведь есть же еще одна женщина – она там. Пока там. И она… Мне кажется, она… – задумался я и не договорил.
– Ладно, Лида, нам пора, – поднялась вдруг с места Валечка. – Да и вообще все ясно.
– Да, нам нужно срочно… В общем, тут все действительно понятно, – согласилась с Валей Лида и тоже собралась уходить.
– Что понятно? – не понял я. – Вы что, обиделись?
– Здесь не обижаются. А поймешь потом, – почти хором они ответили и поспешили прочь – ушли как лучшие подруги.
Я махнул на них рукой, но с любовью, восхищением и гордостью проводил взглядом стройные станы своих любимых. Чуточку мне было грустно, но как-то не болезненно. Они шли, не торопясь, в сторону леса, что-то напевая, то вдруг, останавливаясь, срывали растущие вдоль тропинки какие-то Толины цветы, необыкновенно яркие и красивые. Откуда-то появился средневековый крестьянин с корзиной на плече, наполненной виноградом. Он снял шляпу, поклонился девушкам и, задержавшись на секунду, дал каждой из них по грозди спелого винограда. За неимением корзинок, девушки приняли дары в свои шляпки, отчего им было весело. Уже совсем рядом был лес, где терялась тропинка – та, по которой совсем недавно мы вернулись с Толиком из ознакомительного посещения райской военной части. Попутку, что ли, будут ловить? – вспомнил я военную дорогу. Не опасно ли? – пронеслось в моих антиматериальных мозгах. А могли бы и на карете взлететь с крылатой белой кобылой, вроде той, на которой мы с Толей осматривали райский ландшафт его сказочной страны. В этот момент из форточки Толиного домика послышалось его пение.
– Смерти нееет, душа бессмееертна! – косил Толя под оперного певца.
Что-то я не припоминал такой арии. Перед тем, как скрыться в лесу, девицы опять остановились. Тут я вдруг заметил, что рядом с ними порхают нызенько-нызенько два хорошеньких амурчика. В их пухленьких ручках не было видно привычных луков со стрелами или музыкальных инструментов. Амурчики помогали девушкам собирать цветы и даже быстренько сплели из них два веночка. Тотчас они подлетели к девицам и надели венки на их очаровательные головки. Девушки были в диком восторге от этих чудных, с любовью сплетенных венков и угостили малышей с крылышками виноградом. Вдруг отворилось окно, и раздался строгий голос Толи:
– Эй, мелочь, это частная территория, а ну кыш отсюда.
Амурчики оглянулись, погримасничали, показали языки Толе и улетели.
– Мудак ты, Толя. Форточку бы закрыл и не смотрел, куда не надо, – ответили на эту выходку правильного ангела мои женщины – без злости, конечно. Слышно их было почему-то хорошо, не смотря на значительное расстояние, отделяющее нас с Толиком от них.
– Ладно, ладно, спокойной ночи. Обидеть захотели, – проворчал Толя (тоже добродушно).
Глава 13
Мы договорились с Толиком отменить культпоход в американский неоновый рай с барами и прочими увеселительными заведениями и провести вечер дома. Успеется еще. Сидели на крылечке и любовались столько, сколько хотелось, на потрясающий закат солнца, которое закатывалось за горы столь долго, сколько нам было необходимо. Пили пиво, а до этого попарились в бане, которая, оказывается, тоже была в Толином раю вопреки средневековому формату. Маленькая банька стояла на краю глубокого и чистого пруда, спрятанная в сказочных дебрях Толиного сада, совсем близко от моего флигелечка. Я все удивлялся, как это я ни пруда, ни этого сооружения не заметил раньше. Толя-ангел в парилке – это надо видеть. Голый, розовый, местами белый, большой, слегка располневший и со складками на туловище, крылатый. Здоровенный такой амурчик – что-то невероятно комичное, как ощипанный цыпленок размером с курицу. Вдобавок дымящийся от горячей воды и пара, облепленный листьями березового веника. Конечно, мы после парилки выходили на воздух и даже прыгали с мостка в пруд. Толя не плавал, а барахтался и фыркал в прозрачной освежающей воде, используя для поднятия брызг и волн вокруг себя не только конечности, но и крылья свои ангельские. После
