Будь здоров, жмурик

небольшой письменный стол, тоже старенький, дореволюционный, за которым сидел мужчина неопределенного возраста. Он был одет в длинную, ниже колена, белую сорочку. И на меня, кстати, кто-то напялил такую же. На ногах его были спортивные носки с двумя-тремя красными полосками по верхнему краю и сандалии, как у греческих философов. Впрочем, в античные времена многие ходили в сандалиях, не только умные люди, размышляющие о мироздании. У этого носки как-то не сочетались с сандалиями, уж лучше бы напялил кроссовки или кеды, а лучше на босую ногу. Он сидел на табуретке домашней ручной работы, и сзади у него болтались два больших крыла, будто снятые с лебедя. Непонятно, были ли проделаны в сорочке дырки для крыльев, или крылья были прикреплены прямо к ткани. На столе лежала толстая раскрытая книга, типа амбарной, и человек (?) что-то старательно в нее записывал, скрепя белым гусиным (?) пером. Чернила на кончике пера быстро кончались, поэтому ему приходилось пользоваться чернильницей каждые несколько секунд. Чтобы не заляпалась белая ткань рукавов, ниже локтей и до запястий они были защищены так называемыми нарукавниками из синего сатина – именно такими, какими пользовались счетоводы, что изображались в старых советских фильмах. Кстати, счеты тоже присутствовали на столе. Писака то и дело возвращал на место указательным пальцем плохонькие очки, которые сползали с переносицы в сторону кончика носа, как санки с горки. Субъект был скорее светловолосым, чем рыжим, чуть лысоватым. Оставшиеся волосы торчали в стороны, как пакля – не были толком причесаны. Чем-то тип этот походил на доктора Айболита, не смотря на отсутствие бороденки. Однако, я сразу понял, что врач мне не понадобится – уж больно здоровым я себя спозаранку почувствовал. Еще отметил я про себя отсутствие привычных позывов со стороны мочевого пузыря – с утра-то. Ну, и это… Никакого излишнего напряжения внизу. Короче, мне показалось, что в этом мире отпадает потребность не только в туалет ходить, но и вся эта мочеполовая система присутствует лишь с целью поддержания привычного мужского фенотипа. Это как у скульпторов. Можно было бы, например, Давида сообразить без этих всяких мелочей, из-за которых гимназистки становятся румяными без крещенских морозов, которых во Флоренции отродясь не бывало. На хрен они, эти телесные предметы физиологии, статуям нужны? Ан нет, не положено. Классицизм. А нынче – да, и кубом изобразить тебя могут, и цилиндром, и черным квадратом. И я на секунду представил себя чем-то вроде ящика из-под телевизора. Не хотелось бы быть таким вот на том, то есть теперь уже на этом свете.

– Дяденька, – позвал я тихонько, – я проснулся.

– А, извиняюсь, я и не заметил, – ответил тот суетливо. – Ну вот и хорошо. Сейчас, сейчас. Точку вот поставлю. Тьфу ты, черт. Опять клякса. Ну ладно уж…

– Да вы не торопитесь из-за меня-то…

– Нет, все, все. Хватит кляксы ставить, – сказал дядя, положил перо в стаканчик мраморного чернильного прибора, в центре которого красовался бронзовый амурчик, снял очки и нарукавники. – Ну-с, я вас внимательно слушаю, – повернулся он ко мне.

– А что я должен сказать? – удивился я вопросу. – Ведь я даже не понимаю, где нахожусь.

– Как это не понимаете? Ну, вы даете, – в свою очередь удивился плешивый дядя. – Вы что, ничего не заметили?

– А что я должен был заметить? – спрашиваю.

– Как что? Смерть… Вашу смерть.

– Ах, это… – протянул я. – Это да, это было, не стану отрицать.

– Ну, так вот. Поэтому я и жду ваших вопросов, что и как, где я и почему, и тому подобное. То есть не я, а вы. Кстати, чего тянуть, может быть будем на ты? Меня Анатолий зовут.

– Александр, – представился я.

– Это мне известно, тем более я…

– Что, простите., прости?

– Видишь ли, Шура, верь или не верь, но я твой ангел-хранитель. Вот, как говорится, и встретились.

– Ого, да неужели? Вот тебе раз, – раскрыл я широко свои фантомные глаза. – Так это выходит ты вмешался, когда на меня, двухлетнего ребенка, рухнули старые ворота нашего детдома? Все вокруг удивлялись, ведь накрыло меня аккурат той дырой, что была в середине ворот. И ни одной царапинки. Помню, все шептали: ангел-хранитель ребенка спас. Говорят, в моем бывшем детдоме эту историю до сих пор рассказывают.

– Ну, да, было дело, наша работа, – с гордостью припомнил этот удивительный эпизод Анатолий.

– Да ведь и потом много было чего подобного. Вот помню даже не так уж давно, вышел из гастронома – прошлой весной это было, в марте – и встал на углу, жду приятеля, и тут какой-то тип подошел, говорит: «Товарищи, расходитесь, готовится провокация». Я не хотел, но все ж отошел на всякий случай, и тотчас в это самое место огромная сосулька рухнула с крыши.

– И это тоже…

– Да ведь всего не вспомнишь, таких ситуаций было – ой-ой– ой. А я все дивился. Слушай, Толя, а чего ж ты меня в этот-то раз… Запорожцу дал сбить?

– Ну, видишь ли, Шурик, бывают сбои и пробелы. Или другие причины и обстоятельства. Ну, а мы ведь тоже не боги, – печально возразил Толя, покраснев и отведя взгляд.

– Вот тебе на! А я-то думал, что на том, то есть на этом теперь уж свете все, как в швейцарских часах.

– Бес, видишь ли, как бы, вмешивается. Стоит только отвернуться, а он, проклятый, тут как тут. Конкурирующая фирма, короче. Или просто – судьба. Может это для тебя лучше так-то вот… И вообще, мы ведь, Сашенька, в основном за детьми тщательно посматриваем, мало ли что. C ними легче. Птичку какую-нибудь пошлешь ему несмышленышу, он и потянется за ней, свернет с опасного пути. И то не всегда выходит, сам знаешь. А уж с вашим братом, взрослым, полные кранты, разве уследишь. Будет ли такой дылда, типа тебя, на птичек и бабочек обращать внимание или прислушиваться к неожиданным порывам ветра и шелесту деревцев? Так, иногда мозги вставляешь на место каким-нибудь более примитивным образом – гляди, мол, идиот, куда ты ввязываешься. Но ведь не 24 часа в сутки дежурить с каждым вашим братом, как сиделка. У нас ведь тут тоже свои дела.

– Ну да, понимаю… – согласился я с некоторым оттенком недоверия в голосе.

Впрочем,