Голос у Аргониэль был не сильный, но чистый, и лился с террасы Цитадели как весенняя капель, журчал, как студёный ручей в жаркий день, обещающий успокоение прохладой.
Влюбляетесь и жаждете любви,Теряетесь в озёрах глаз бездонных,А эльфы холодны и высокиИ делятся на светлых и на тёмных…Но каждые пленяют красотой,И каждые в залог сердца уносят.Богиня рассудила или Бог:Влюблённый в эльфа жизнь свою приноситЛюбви той в жертву, на алтарь кладёт,И душу, и любовь у ног сжигая,Но смертный как цветок зимой – умрёт,У эльфа доля долгая, иная…Яго не особенно вслушивался в слова, хотя пела эльфийка на фирли, а не на родном языке. Во все глаза смотрел на складки хитона, ломаными линиями очерчивающие хрупкую фигурку, на серебрящиеся волосы, подобно драгоценному водопаду спадавшие до талии и украшенные простым лесным колокольчиком, на обнажённое плечо, которое так хотелось накрыть ладонью…
О сколько повстречает по путиКоротких жизней и страстей недолгих!И в Вечность в одиночестве уйтиЕму судьба, но только позже многих…Мы закрываем души и сердцаВ броню свою из холода и стали,Иначе не прожить нам до конца,До Вечности, как боги завещали!А вы живёте, душу не щадя,Недолго, но воистину Живёте!Сгорая, ненавидя и любя,Захлёбываясь, жизнь глотками пьёте!Мы греемся у вашего костра,Оттаиваем возле вашей страсти,Но всё-таки влюбляться нам нельзя,Не будет от такого чувства счастья!А в соседней комнате немолодой гном, тяжело вздыхая, оглядывал огромные для его роста потолки, кровать, на которой мог бы разместиться десяток таких, как он.
Маленькая шершавая рука коснулась плеча. Он резко обернулся. Привиделась на миг Виньо, в ожидании смотрящая на него голубыми глазищами… Пожалуй, только с ней за всю свою долгую жизнь он, почтенный Йожевиж, Синих гор мастер, понял, как это сладко – целоваться!
Стоящая сзади гномелла была чуть ниже её ростом и черноволоса. Симпатичное лицо, курносый нос, живые карие глаза, полные… знакомого Йожу ожидания! Он кашлянул и густо покраснел.
Гномелла поклонилась, взялась за лямку его вещмешка, потянула к себе.
– Позвольте, уважаемый мастер, я разберу ваши вещи? – предложила она. – А вы пока располагайтесь со всеми удобствами. Вон там, за дверьми с четырёхлистником, есть купальня. Ежели понадобится помощь – обращайтесь.
От её тона – мягкого, будто упрашивающего, и особенно от последних слов Йожевиж запылал румянцем и сердито дёрнул вещмешок, вырывая его из цепких пальцев гномеллы.
– Как зовут вас, уважаемая? – поинтересовался он, кланяясь в ответ, хотя надо было бы отвернуться и топать из проклятой Цитадели, куда глаза глядят.
– Шушротта Кайдарацкая, – снова поклонилась та, – к вашим услугам, мой господин!
– Что вы делаете у эльфов? – продолжал спрашивать гном, поставив мешок на пол и развязывая горловину.
Вымыться бы не мешало, а раз так, следовало достать чистую рубаху.
– Служу уже не первый год, – пожала плечами Шушротта. – Платят полновесно, обязанности не сложны – здесь убрать, там починить. Цитадель стоит на отшибе, гостей у нас почти и не бывает!
– А отчего не в семье живёте?
Возраст и статус позволяли Йожу любопытствовать. Впрочем, ему и правда было удивительно видеть молодую гномеллу среди эльфов – ведь общеизвестно, что ушастые бородатых терпеть не могут!
– Я – девушка самостоятельная! – сердито блеснула глазами та, вдруг напомнив Йожу возлюбленную. – Могу и за себя постоять, и на жизнь заработать! Нет, вы не подумайте, уважаемый мастер, традиции я чту, только… достали они уже, традиции эти! Туда не ходи, на того не смотри, этим не занимайся!..
Йожевиж внимательно смотрел на собеседницу. Её щеки раскраснелись, кучерявые волосы растрепались, выбившись из толстой косы, и теперь падали забавными колечками на лоб. Она говорила с жаром, который скрывать не собиралась – видно, и вправду досталось девице от традиций.
Синих гор мастер вздохнул. Ему следует попенять собеседнице на неуважение к старшим, строго выговорить, поставить на место, но как он может обвинять ту, что бежала от того же самого, от чего скрывались и они с Виньо? Улыбаясь в бороду, Йож потянул из вещмешка походную флягу. Призывно булькнул.
– Что это? – тут же подлетела любопытная гномелла.
– Самогон, – внушительно сказал гном, – из самого сердца Синих гор!
– Хусним! – радостно воскликнула Шушротта и поклонилась. – Вот это уважил, почтенный мастер! Погоди, я сейчас стаканчики и закусь принесу!
Йожевиж улыбнулся шире и спросил:
– От традиций бежишь, уважаемая Шушротта, а по своим скучаешь?
– Скучаю, – вздохнула гномелла. – И зови меня, пожалуйста, Шушей. Мне так привычнее!
– Что ж… – гном почесал бороду. – А ты меня – Йожем!
* * *Григо, ставший из Турмалина Хризопразом, сощурил глаза:
– Охранные чары, ваше высочество? Да неужели!
– Так мне объяснила Ники, – Бруни растерянно смотрела на него. – Колдовать внутри дворцовых стен могут только архимагистр и королевский маг; у остальных ничего не выйдет!
– Да? – иронично изогнул бровь новоявленный секретарь. В новом облике Григо был худощав, черноволос и в самом расцвете сил. Только цвет глаз не изменился, по-прежнему напоминал золотую амальгаму. – Взгляните в зеркало, моя дорогая!
Не найдя в гостиной зеркала, Матушка подошла к створке книжного шкафа и… отшатнулась. На неё смотрел глубокий старик с лицом, изборождённым морщинами, и окладистой бородой.
– А так лучше? – невинно уточнил Григо.
Он не делал ни единого движения: пассы руками, чтение заклинаний ему, видимо, были не нужны.
Бруни снова осторожно заглянула в створку и разулыбалась – оттуда выглядывала забавная мордаха рыжей девчушки лет девяти.
– Несомненно, лучше, – серьёзно ответила она, – вот только меня теперь Пип или Питер в трактир без взрослых не пустят!
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Григо, возвращая ей прежний облик, и перевернул лист блокнота, в который записывал насущные дела её высочества. – Итак, утром у вас очередная примерка у мастера Артазеля, днём – обед у Её Светлости рю Филонель, затем официальное посещение Народной больницы, ужин в кругу семьи. Ничего не забыл?
– Завтрак моему мужу, – рассмеялась Матушка, – но его записывать не надо!
– Госпожа, – заглянула в гостиную Катарина, – разбужу вас завтра рано, чтобы не опоздать к мастеру Артазелю. Если мы опоздаем, как в прошлый раз, он разворчится о непунктуальности коронованных особ, после чего нам грозит очередной экскурс в историю гномов.
– Пусть его, – отмахнулась Бруни, – я люблю, когда он ворчит или рассказывает что-нибудь. Ему бы трувером быть, а не портным!
– У гномов нет труверов, – покачал головой Григо, – все былины и баллады подгородного царства считаются народными. Их учат наизусть, чтобы потом хором петь на пирах.
– А если кто-нибудь стишок придумал? – изумилась Катарина.
Григо пожал плечами.
– Он же не для себя его придумал – для всех! Поверь мне, девонька, очень скоро все забывают, кто автор, а стих помнят – ежели, конечно, он хорош! Дурную поэзию и под землёй не терпят!
– Что ж, Григо, увидимся завтра! – сказала Бруни.
И не сдержала вздоха. Обеды у герцогини, лживые улыбки гостей, разговоры на непонятные темы страшно утомляли. Она предпочитала помалкивать
