Шуша, широко распахнув глаза, затараторила:
– Господин Дариан их на нижние уровни повёл… Туда, где всякая гадость ползучая растёт! Не к добру это!
В одно мгновение Дикрай оказался рядом с Йожем. Оба переглянулись.
– Значит, они все-таки пришли за нами! – прищурился оборотень. – о чём эльфы всё это время умалчивали!
– О чём умалчивали эльфы? – раздался звонкий девичий голос от входа.
На пороге стояли Ягорай и Аргониэль.
* * *Щит стянул вход в грот и погас, приобретя вид серого камня. Не знай, что за ним, – не отличишь от стены!
– Ты… убил меня? – с трудом спросила Вителья.
Язык начал заплетаться, а колени – слабеть. Лишь зрение не пострадало – она видела всё отчётливо, даже отчётливее обычного! Видела уходящие вниз «кротовьи норы» ходов, видела лакуны пещер, многие с озёрами, полными то чёрной, то светящейся воды, видела пронизывающие камень мощные энергетические потоки, шедшие сверху, с поверхности. Мелкие свивались в средние, средние – в крупные, но все стремились на уровни, находящиеся гораздо ниже того, на котором находились они.
Дариан засмеялся и подхватил девушку на руки, будто она была пушинкой.
– Зачем же уничтожать одно из чудес света? – промурлыкал он и понёс её куда-то. – Подобное надо использовать… во благо!
Что-то в его голосе заставило волшебницу перевести взгляд со становящихся всё более густыми зарослей тикрейских реликтов на собеседника. Будь её воля, она бы отшатнулась и бросилась прочь от его жестокой и беспощадной гримасы, но тело не слушалось. В руках эльфа Вита болталась тряпичной куклой, которая только и могла, что поворачивать голову на звук.
– Я обещаю тебе сладкие сны, моя драгоценность, – шептал эльф ей на ухо, унося всё дальше от друзей, – не беспокойся ни о чём!
Вителье было очень страшно – гораздо страшнее, чем тогда, когда Кипиш поднимал их из пещеры-могильника через пласты земли, страшнее, чем в тронном зале, при появлении крейского посла, во всеуслышание объявившего её собственностью Самсана Данира ан Третока, но врождённая гордость не позволяла выказать истинные чувства. Волшебница вспомнила архимагистра Никорин и невольно примерила на себя её маску – насмешливого отрешённого спокойствия.
Шли долго. В каменных коридорах становилось темнее – фиолетовый мох здесь рос не в таком изобилии, как выше. Однако Вителья видела совсем другой свет и понимала: это место полно энергии, могущей к демонам разнести не только Цитадель, но и окружающую территорию.
Яд, видимо, продолжал действовать, потому что в глазах волшебницы темнело, а звуки – мягких шагов Дариана, капающей воды, подземного эха – становились тише. Вот звучание эха изменилось – эльф внёс её в огромную пещеру, стены и потолок терялись в темноте. Энергия сплеталась здесь в сияющий кокон, будто защищая нечто, лежащее в дальнем конце зала.
Девушка из последних сил старалась разобрать, что же там такое, но тут тьма полностью поглотила свет в её глазах. Остались лишь звуки и панический страх, который никак нельзя было показать!
Дариан аккуратно положил её на ласкающий мех – тот дарил заметное тепло, которое в холоде подземелья не было лишним. Прохладные губы эльфа коснулись её лба. По звукам она поняла, что он отошёл в сторону. Поверхность, на которой она лежала, дрогнула и начала куда-то опускаться. Ассоциация была однозначной – спуск в собственную могилу.
– Спи, рокури аркаэлья, – услышала она тихий голос, – сияй на благо Лималля!
И она послушно провалилась в сон.
* * *Его величество Редьярд Третий никогда не был сентиментален. Охотничьи щенки вызывали умильную улыбку на лице короля гораздо чаще собственных сыновей. Но в последнее время прошлое постоянно стучалось в ворота его памяти, заставляло задумываться. Вот и сейчас король, не отвечая шуту, катал по тарелке кусок ветчины, свёрнутый в трубочку, и совсем не обращал внимания на звуковое сопровождение, трубными стонами выдаваемое вожделеющим ветчины волкодавом.
Дрюня друга и сюзерена не торопил. Знал: когда у Рэда такое спокойное выражение лица, лучше его не трогать, не мешать погружаться в глубины воспоминаний, перебирать их, как скупой – золотые.
– Рейвин… – медленно произнёс король, – ей следовало родиться мужчиной и стать святым отшельником, исцеляющим наложением рук и живущим в какой-нибудь пустоши. Иногда я завидовал силе её воли, но и у неё бывали минуты слабости!
О любой другой шут заметил бы, что не грех настоящему мужчине воспользоваться минутой слабости настоящей женщины, но о её величестве сказать подобное язык не поворачивался.
– Рейвин… – повторил Редьярд.
* * *«Здесь сухой и горячий воздух, а вода ценится наравне с золотом и драгоценными камнями. Мужчины хвалятся друг перед другом своими источниками и жёнами. И не жалеют украшений ни на тех, ни на других. Женщины едва скрывают прелести кусками ткани, вовсе не похожими на платья. Чем красивее жена, тем больше она открыта глазам посторонних. Богатство в Крее – не порок, а предмет гордости. Дно бассейнов, в которые стекают источники, выкладывают богатой мозаикой, часто используя полудрагоценные камни… Иногда такой водоём – самое роскошное и комфортное место во всём доме.
Небо здесь блёкло-голубое, с нездоровой желтизной, будто больное, земля коричнево-жёлтая, пыльная, потрескавшаяся. Глаз радует немногое: зелёные оазисы вокруг источников, белые, ослепительно-белые стены домов, сине-жёлто-оранжевые плетёные циновки, которыми занавешивают двери и окна. Их же стелют на крыши, где предпочитает спать большинство крейцев. Признаюсь, я тоже перенял эту привычку. Ночью, лёжа на крыше своего дома, часами смотрю в небо и думаю о нас… о том, какими мы были бы счастливыми, если бы судьба распорядилась по-другому!
Винни, это моё первое и последнее письмо к тебе. Я держу данное слово и более не потревожу твой покой… Не знаю отчего, но сегодня меня перестала жечь, наконец, обида из-за того, что ты отослала меня сюда. Да, указ был подписан королём, однако его рукой именно ты выводила мою новую должность на листе. Ты всегда была умна, Винни, просто под крылом отца и под моей защитой это качество тебе не особенно требовалось. Оно проявилось в полной мере лишь в стенах ласурского каземата, в который превратился для нас обоих королевский дворец. Одной королевской подписью на указе ты убивала сразу двух полярных волков: отсылала прочь и меня, и… сама знаешь кого. Размышляй я тогда рационально, не мог бы не поразиться красоте подобного хода! Но тогда я не мог быть спокойным…
Я скучаю, Винни. Страшно скучаю по ощущению твоей шелковистой кожи на своих ладонях, по твоему запаху, по выражению глаз, всегда чуть отрешённому. Скучаю по вкусу твоих губ… Скучаю по всему тому, что не могло сбыться. Знаю, как глупо сожалеть о несбывшемся, но всегда буду сожалеть. Не так горько, когда мечта не сбывается, горько, когда держал её в руках, но сам выпустил, как птицу!
Догадываюсь, что в твоей жизни ничего не изменилось с
