– Леопольд, для кого ты это писал? – удрученно спросил управляющий. – «Разнузданный гуманизм»? «Созерцательное прозябание»? Поймут ли все эти машинисты и кухарки хоть слово?
Граф взглянул на него, будто очнувшись, обхватил руками голову, а потом сгреб все бумаги и быстрыми шагами вновь удалился к себе в кабинет, где заперся до самого вечера, усердно переделывая работу. Спустя несколько попыток у него наконец начало получаться.
***В начале осени, в назначенный день все вновь собрались в Ривхольме, однако же количество участников их клуба возросло почти вдвое: Якоб и Борислав умудрились привезти с собой группу студентов, которые то ли горели желанием влиться в работу организации, то ли попросту хотели перекинуться в карты в интересном окружении. Поначалу Жоакин был возмущен таким самоуправством, но быстро пришел к выводу, что новобранцы могут быть очень полезны, распространяя листовки среди просвещенной молодежи. Кроме того, объявился и Юстас.
К вечеру все собрались в той же гостиной и были готовы предоставить отчеты о проделанной работе. Почти все участники первого собрания заняли свои прежние места в комнате, только Петрик остался стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и теребя крупный перстень на пальце. Студенты всей толпой встали у распахнутого окна и курили, переговариваясь о своем. Пора было начинать.
– Итак, господа, – заговорил Жоакин, встав в центре комнаты, – все вы проделали огромную работу, каждый на своем поприще, и, как я заметил, ваши старания принесли некоторые плоды. – Тут он повернулся в сторону Петрика и жестом пригласил его говорить первым.
– Собственно сказать, д-да… – запинаясь, начал тот. – Мне есть что сообщить собранию. Ситуация в рабочей среде, с одной стороны, тревожная, а с другой – вполне благодатная для нашего дела: недовольных очень много, зарплаты едва хватает на жизнь, плюс ко всему часты случаи производственных травм от несовершенных машин и ожогов от паровых котлов, которые никак не возмещаются пострадавшим. Статистика заболеваний, которыми страдают люди на кожевенных и прядильных фабриках, ужасает! К тому же наблюдается отток рабочих обратно в деревню, а коренные горожане молчат в страхе потерять работу. Одним словом…
– Одним словом, ничего нового, – насмешливо перебил его Фабиан, покручивая бокал вина в длинных пальцах. – Мой добрый друг Петрик, неужели вы рассчитываете, что ваши хождения в народ растормошат страну?
– На заводских рабочих сейчас держатся и казна, и все частные капиталы, – решительно возразил Жоакин. – Если они откажутся работать, даже на время, вся страна будет парализована. И, чтобы восстановить поток денег, гильдии и богачи пойдут на какие угодно условия. На наши условия. – Он оглядел всех присутствующих в зале. – Поэтому что бы вы ни думали, а успех всего нашего плана держится именно на этом человеке. – И Жоакин положил руку на плечо коротышки Петрика, отчего тот вздрогнул.
Все уставились на Петрика, удивленные словами Жоакина, и спустя мгновение на лице каждого отразилось понимание. Сам Петрик немного стушевался, а затем, решив, что его речь окончена, опустился на свободный стул. Не дожидаясь приглашения, Юстас резко поднялся с кресла и выпрямился, как при официальном докладе, тем самым подчеркивая исключительную важность того, что он собирался сообщить.
– Я навел справки… в государственном аппарате ситуация становится хаотичной. После первых волнений среди благородной молодежи, – он бросил мимолетный взгляд в сторону Леопольда, – полетели головы, и приличное количество чиновников было отстранено от должности. Некоторые места до сих пор остаются незанятыми, и, как вы уже поняли, это не способствует стабильности ни законодательной, ни исполнительной власти. Таким образом, путь к местам в правительстве относительно свободен… По крайней мере, для некоторых из нас. – Он усмехнулся. – А теперь к самому главному: в высших кругах я заручился поддержкой одной очень важной персоны, которая может поспособствовать успеху изменений, которые мы хотим привнести в жизнь нашей страны. Пока я не могу сообщить ни его имя, ни должность, всему свое время. – И он сел в кресло так же резко, как и поднялся с него.
– К чему же все эти секреты, мы ведь все здесь заодно, – оскорбленно отозвался Борислав.
– Видимо, вы многое упускаете из виду, – процедил Юстас, – а именно мое положение. Оно предполагает как свои бесспорные преимущества, так и большой риск, гораздо больший, чем у кого-либо из присутствующих.
После этих слов никто более не осмелился комментировать речь Юстаса. Жоакин сохранял молчание: он был сосредоточен, обдумывая полученные сведения. Наконец он поднял голову и обратился к неразлучным картежникам:
– Якоб, Борислав, прошу вас.
– Мы тоже дурака не валяли, – сложив руки на груди, заявил Борислав; его напарник согласно закивал. – Сделали, как и было уговорено.
– Закинули удочки где только можно. – Якоб подмигнул. – И немало рыбок поймано… в том числе несколько особо крупных.
– Конкретнее, – потребовал Жоакин.
Вместо ответа Борислав подошел к нему, вытащил из-за пазухи несколько сложенных листков, исписанных именами, и протянул их лидеру собрания.
– И много ли вам должны? – осведомился Жоакин, пробегая глазами внушительный список.
– Следующий листок ответит вам, – хохотнул Якоб. – Хватит на небольшой дворец, я думаю.
Закончив изучать бумаги, Жоакин удовлетворенно кивнул и сложил их в карман. В этот момент раздалось деликатное покашливание. Все повернули головы в сторону Леопольда, который стоял, прижавшись к стене, с толстой папкой бумаг, поправляя пенсне. В его глазах читалось недовольство собственной непричастностью к общей беседе.
– Конечно же, друг мой, сейчас самое время дать тебе слово, – незамедлительно отреагировал Жо. – Возможно, вы не обратили внимания, но здесь, в главном штабе нашей организации мы, а в первую очередь Леопольд, разрабатывали то, с чем обратимся к людям, заставим их услышать нас. Прошу, зачитай обращение к рабочим доков, которое ты написал два дня назад.
Леопольд отстранился от стены, на его лице промелькнула гордая улыбка. Ловко достав нужный листок из папки, он принял позу, более подходящую поэту, декламирующему оду, а не журналисту-оппозиционеру, и стал проникновенно зачитывать. Нужно отдать должное, его речь с первых слов и до самого конца удерживала всеобщее внимание: даже студенты у окна, до которых до сих пор долетали лишь обрывки беседы, прекратили переговариваться и вслушивались в звучный манифест, искусно составленный Леопольдом. Никто даже не подозревал, скольких трудов ему это стоило, – так естественно звучало каждое предложение. Наконец он дочитал, и по комнате прокатилась волна аплодисментов.
Когда все стихло, Жоакин обратился к Петрику:
– А нет ли среди ваших предприятий типографии? Нам необходимо набрать и размножить все материалы.
– Эм… Сейчас вспомню… Кажется, одна имеется, но только не в столице, – замялся наследник многомиллионной индустрии.
– Тем лучше, – одобрительно кивнул Жоакин.
Фабиан же все это время сидел молча, разглядывая картины на стенах и собственные ногти. Он уже успел осушить более половины бутылки красного вина из погреба Ривхольма и, слегка захмелев, держался отрешенно. Его раздумья прервал закономерный вопрос Жоакина:
– А как обстоят дела с
