По дороге домой Луиза не могла себе позволить ни приблизиться к подруге, ни упустить ее из виду. Напоминающая умалишенную, Хелена все время притрагивалась к волосам, взъерошивала неровные пряди и что-то бормотала сквозь слезы. Виня себя в произошедшем, Луиза чувствовала жгучий стыд. Не стоило недооценивать Анхен Монк и ее готовность переступить черту.
Деревянной походкой Хелена шла зигзагами, переходя то на одну, то на другую сторону улицы, спотыкаясь о трамвайные рельсы, окруженные грудами выломанных из мостовой булыжников. В конце концов она свернула вовсе не туда, куда нужно. Луиза, пока подруга окончательно не скрылась в тенях за поворотом, поспешила следом за ней.
В проулке по камням домов комками сползала плесень и несколько чаек пожирали ошметки, разбросанные у задней двери рыбной лавки. В просвете виднелась поникшая фигурка: одной рукой Хелена придерживалась за стену. У противоположной стены, привалившись, стояла девчушка в мешковатой одежде и курила папиросу.
Луиза ускорила шаг, поравнялась с Хеленой и осторожно коснулась ее плеча. Вопреки ожиданиям, подруга не высвободилась из-под ее руки, но принялась снова всхлипывать.
– Прости, прости, прости меня, пожалуйста! – бессвязно бормотала Луиза, хоть и знала, что та ее не поймет.
– Пусть ее, проплачется – легче станет, – раздался на удивление хриплый и низкий голос незнакомки.
Луиза в негодовании обернулась и резко ответила:
– Да что ты понимаешь!..
Девчонка бросила на землю докуренную папиросу и тут же достала из-за уха новую. В мелькнувшем огоньке спички Луиза заметила рубцы от ожога на левом виске и саркастическую ухмылку. Незнакомка вразвалочку скрылась в темноте проулка, оставив девушек наедине с их горем.
Через несколько минут Хелена немного пришла в себя, и они, обнявшись, пошли навстречу огням из окон общежития, такого привычного и такого ненавистного.
#4. Карикатуры и уродства
– Вы не пришли вчера, – без лишних слов начал расспросы Густав, когда они увиделись на следующий день. – Дело во мне? Я вас обидел? Поверьте мне, я не хотел…
Луиза медлила, теребя край синей вязаной кофты. Ей не хотелось ни лгать, ни посвящать его в эту ситуацию. Был ли Густав причастен к случившемуся? Косвенно – да. Был ли он виноват? Нисколько.
– Личные проблемы… я помогала подруге. – Ей удалось найти подходящий ответ.
Густав вздохнул с облегчением. Похоже, его действительно встревожило ее отсутствие.
– Теперь все в порядке? – из вежливости уточнил он.
Луиза кивнула, хоть это было не совсем так. Хелена пролежала всю ночь без сна, глядя сухими глазами в высокий потолок, а Луиза сидела рядом на краю ее узкой кровати и держала подругу за руку. Было бы глупо думать, что Хелена так горевала о косе, – она скорбела о себе и о неудавшейся попытке отстоять свое достоинство. Она была совершенно уничтожена. Но все же с рассветом Хелена нашла в себе силы встать, спрятать остатки некогда роскошных волос под косынку и отправиться на работу. На лице Хелены застыло горестное выражение, которое останется с ней надолго.
В свою очередь Анхен выглядела победительницей и полновластной хозяйкой фабрики. Остальные были так напуганы, что не обсуждали ее даже за глаза. Луиза ни с кем не могла поделиться ни тем, что узнала об Анхен, ни о своей роли в последних событиях. Единственным разумным выходом ей представлялось подчиниться давлению фрекен Монк и отказаться от общения с Густавом. Луиза не могла представить, каким может стать следующий ход Анхен. Поэтому она собралась с духом и обратилась к Густаву, который в тот момент уже пролистывал принесенные рисунки.
– Герр Юнсон… проект почти закончен. И все иллюстрации уже готовы… Только тушью обвести осталось. Я хотела сказать, нам больше не нужно вот так видеться. В смысле, на фабрике. К тому же пошли разговоры, которых я бы хотела избежать. Нас неправильно поняли и…
– Что вы говорите, – протянул Густав. Не отрываясь, он глядел на один из рисунков. – Скажите мне лучше, где вы так научились рисовать? – Он развернул бумагу так, чтобы Луиза могла видеть изображенное на ней, и улыбнулся.
На листе был портрет самого Густава углем в полуанфас. Когда Луиза в задумчивости рисовала его на лекции, ей показалось, что в таком ракурсе она сможет подчеркнуть благородство формы его лба, скул и прочих полюбившихся ей черт. В портрете не было карикатурности, с которой Луиза обычно изображала своих персонажей, и он не предназначался для чьих-либо глаз. Тем более для глаз Густава.
На секунду ей захотелось сжаться в крохотную точку и исчезнуть без следа, а молодой человек все продолжал смотреть на нее с озорной улыбкой. Устыдившись того, что теперь Густаву видна ее симпатия, Луиза подскочила к нему и попыталась вырвать злосчастный листок из рук. Все это было по-детски глупо и неправильно. Юноша решил не отдавать рисунок и, дразня Луизу, отводил руку с ним то вверх, то в сторону, то за спину, чтобы она не могла до него дотянуться.
В какой-то момент расстояние между ними сократилось настолько, что девушка на мгновение ощутила тепло его дыхания. Луиза тут же отпрянула и закрыла ладонями горящее лицо, готовая расплакаться от смущения. За последние сутки она пережила слишком много, а теперь и это… Как смотреть ему в глаза?
Густав положил свой портрет на стол, шагнул к Луизе и отнял ладони от ее лица.
– Вы говорите, нам больше не стоит здесь встречаться? – уточнил он. – Что ж, не вижу в этом ни малейшей проблемы!
Луиза непонимающе смотрела то на него, то на свои руки в его руках, которые он держал бережно и нежно.
– Теперь, когда все готово, я приглашаю вас присоединиться ко мне на сегодняшнем собрании Комитета. – Он легко коснулся губами холодных пальцев девушки. – Лиза, сегодня день вашего триумфа.
***Вопреки ожиданиям Луизы, собрание Комитета проводилось не в Судейской коллегии. Густав пояснил ей, что, развиваясь, штат Комитета разросся, и потребовались отдельные штабы для его подразделений. Отдел по работе с производствами располагался здесь же, в рабочем квартале, в здании биржи труда. Оно было двухэтажным и совершенно невыразительным, хоть и выглядело приличнее любого из общежитий. Весь облик этого здания указывал на его чужеродность и ненужность в заводском районе.
Внутри биржа выглядела даже более безлико, чем снаружи: выбеленные подсиненной известкой потолки и стены, грязно-коричневый дощатый пол, который отзывался скрипом на каждый шаг, заржавевший автомат с бланками и несколько пыльных стендов с информацией пятилетней давности. Было заметно, что Густаву тоже неуютно в холле первого этажа, и он поспешил провести Луизу дальше, в комнату, где проводилось собрание.
Здание было все тем же, но атмосфера отличалась. Первое, что бросалось в глаза, – штаб Комитета располагался в бывшем зале для
