– У мужчин тоже есть врожденные преимущества. Они наделены силой, авторитетом. Не все, конечно. Бедняжка Леопольд, тебе выпала несчастливая карта! Едва ли тебя можно считать мужчиной, особенно когда ты рядом с ним, теряешься в его тени. Даже возразить ему не можешь. Тебе стоит радоваться, что тебя удалили.
– Пошла. Вон.
– А ты можешь меня заставить? Ну же, попытайся! – Она беззаботно рассмеялась, запрокинув золотоволосую голову. От нее исходил сильный будоражащий запах пряных духов. – Это действительно смешно, не обижайся. Видишь ли, теперь я важнее, чем ты. В этом жалком кабинете, в этом здании, в жизни Жоакина…
Леопольд вскочил, не помня себя от злости, и шагнул к Гунниве. На секунду в ее нахальных глазах мелькнул страх.
– Только тронь меня, ничтожество! Ты пожалеешь!
– Заткнись и убирайся, продажная, грязная…
Она замахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но он перехватил ее руку и прижал к столу. Вторую тоже, едва она попыталась его оцарапать. Они стояли очень близко, пытаясь испепелить друг друга взглядом. Ее аромат отравлял воздух вокруг, просачивался в мозг, затуманивал сознание и пробуждал подавляемые инстинкты. Леопольд резко подался вперед и впился губами в ее отвратительно идеальный рот. Это длилось всего две секунды, а потом она отшатнулась и плюнула ему в лицо.
– Прополощи рот, прежде чем идти к господину президенту. От тебя несет, как от пьяной проститутки.
Дверь за ней захлопнулась, а он все еще стоял на месте, даже не пытаясь отереть плевок со щеки и подбородка.
Леопольд бросил взгляд на лежащий на столе хронограф с гербом: самое время идти к Жоакину и докладывать о задержанных.
Золотые и серебряные шестеренки еще катились по полу, когда он покинул свой кабинет.
***На этот раз стража пропустила Леопольда незамедлительно и без единого вопроса. Жоакин ожидал его, нетерпеливо расхаживая от стола к окну и обратно.
– Ну? Узнал что-нибудь?
– Узнал, – тихо ответил Лео, – но не о том, о чем вы просили, герр Мейер.
Жо остановился и удивленно посмотрел на него.
– Что случилось?
– Отошлите секретаря, герр Мейер. Это личный разговор.
Мальчишка тут же перестал печатать, вскочил из-за стола, который раньше принадлежал секретарю партии Траубендагу, и спешно удалился.
– Сядем. Ты что, пил?
– Да.
Долгая пауза явно начала действовать Жоакину на нервы – он начал не глядя перебирать бумаги на столе.
– Так о чем ты хотел поговорить? Только недолго, советник по финансам ждет встречи этим утром.
– Речь о Ривхольме. Скупщики начали донимать моего отца, они требуют поминальную рощу.
– Вот как. – Жоакин с облегчением откинулся на спинку стула. – Пусть откажется, и вся недолга. Силой никто его не заставит…
– Ты дал мне обещание, что его не побеспокоят. Он старый человек, Жо, он оскорблен самим предложением. Как так получилось, что президент не держит слова?
– Послушай, не раздувай огонь на голых камнях, оно того не стоит. – Жоакин потер переносицу. – Напиши ему, чтобы успокоился. Мне действительно сейчас не до того. Ты же знаешь, вся эта террористическая угроза… Нет времени решать этот вопрос.
– Зато есть время на любовницу. Ты принимаешь ее со всеми почестями, прямо в кабинете…
– Тебя это задевает? Если бы я тебя не знал, то решил бы, что ты ревнуешь.
Его неловкая попытка пошутить только больше разозлила Леопольда.
– О нет, герр Мейер, это не ревность. Я поражаюсь тому, как вы расставляете приоритеты! Все, что для вас важно, – это ваша шкура, деньги и готовая в любой момент женщина!
Он сам не заметил, как перешел на крик, но в кабинет уже ввалились гвардейцы, выставив вперед штыки. Пока Леопольд восстанавливал дыхание, Жоакин успел отослать их обратно за дверь, приказать, чтобы их не беспокоили, и запереться на ключ.
– Давай попробуем решить этот вопрос мирно, – предложил Мейер. – Я дорожу своими друзьями.
– Фабианом ты тоже дорожил? Как это знакомо! Человек не нужен – вышвырнуть человека!
– Ты путаешь совершенно разные вещи, – повысил голос Жоакин. – Дюпон вредил общему делу.
– Он был нашим другом, он был одним из нас. Где он теперь?! Никто не знает!
Жо не ответил.
– Ты возгордился, Жоакин. – Лео взял со стола бронзовый бюст высотой в женскую ладонь. Сходство было удивительное. – Не знаю, кем ты себя возомнил, богом? Лицемерно говоришь о дружбе, о равенстве, а сам каждый день любуешься на собственное изображение.
– Может, лицемер здесь ты? Зависть пожирает тебя, граф Траубендаг. Ты никак не можешь смириться с тем, что править страной стал я, деревенский приблуда? Если так, то ты жалок. Пойди домой и упейся, как привык! Только чтоб я тебя не видел!
Леопольд нервно рассмеялся:
– А когда я уйду, ты позовешь Гунниву и заставишь ее целовать эту бронзовую фигурку?.. – К нему будто вернулось чувство опьянения, и эта картина показалась смешной и унизительной для бывшего друга. – Чтобы потешить твою гордыню…
– Если ты сейчас же не замолкнешь, я решу, что ты хочешь оказаться на ее месте, – тихо произнес Мейер, подавшись вперед. – Если ты не перестанешь вести себя как брошенная девка…
Он не успел договорить. Бюст выпал из дрожащей руки Леопольда прежде, чем Жоакин рухнул со стула и замер. Леопольд опустился на колени рядом с ним и перевернул на спину. Крови почти не было, только узкая ранка от мраморного угла постамента сочилась яркими каплями на виске.
– Жо? Эй, очнись, Жо! Я… я не специально… так само вышло. – Он тормошил его за плечи, но Жоакин только смотрел в потолок и не отвечал. – Глупость какая!.. Ну прости меня, я вспылил, я не прав! Жо?!
В дверь настойчиво постучали, но Леопольду было все равно.
– Скажи хоть слово! Хоть одно слово! Скажи мне, скажи мне, скажи! Не молчи!
В коридоре загомонили голоса, удары в дверь наносили уже не кулаками – ее пытались выломать.
Леопольд поднес пальцы к неподвижным губам Жоакина, таким неулыбчивым и мужественным, и понял, что тот не дышит. Дверь почти не выдерживала натиска солдат.
Он сжал кулаки и стал молотить ими тело друга, крича и не слыша своих воплей.
Когда он поднял ослепленные слезами глаза, из водянистого тумана на него смотрели в упор ружья. Шесть пуль спустя все было кончено.
***Вот уже почти сутки они торчали в глухой части пристани, где стояли всего несколько полуразвалившихся бараков, пропитанных сыростью и солью. Они ждали то самое грузовое судно, которое должно было отвезти всех к берегам Иберии, но оно еще даже не показалось на горизонте.
В бараке было неприятно находиться и почти нечем дышать – неизвестно, что там хранили раньше, но пахло это чудовищно. К тому же Якоб, временно освобожденный от мешка, но не от изжеванного мокрого кляпа, с ненавистью сверлил их покрасневшими глазами.
Олле ушел, чтобы пополнить припасы в дорогу. Фабиан умудрился уснуть в
