– Получи, гад!
На такой дистанции пушка пробила броню. Танк замер, из него повалил дым. Люк в башне откинулся, показался танкист. С нашей стороны тут же ударил ручной пулемёт, и танкист свесился из люка – убит. Танкистов наши пехотинцы ненавидели, шансов уйти из подбитой машины у немцев было немного. Ещё один танк прорвался на позиции пехоты, даже успел покрутиться по траншее, обрушить. И вдруг вспыхнул. Илья пушечных выстрелов или взрыва противотанковой гранаты не слышал, видимо, кто-то из пехотинцев подобрался и бросил бутылку с «коктейлем Молотова», как называли горючий состав. Танкисты стали покидать горящую машину и тут же попадали убитыми.
Оставшиеся на поле боя четыре танка судьбу искушать не стали, начали пятиться и ушли, вместе с ними и немецкая пехота. Их пехота без поддержки танков или самоходок в атаку не ходила, потому потерь имела меньше, чем наши.
Атака захлебнулась, наступила тишина. Илья точно знал, что немцы сейчас или начнут артиллерийский налёт, или вызовут авиацию. Во время боя позиции пушек и пулемётные гнёзда установлены. Запасные капониры артиллеристы вырыть не успели. Да и видно их с самолёта, если маскировочной сети нет.
Однако, к удивлению Ильи, немцы обстреливать или бомбить не стали, видимо, сочли, что скоро начнёт темнеть и повторить атаку после налёта не удастся.
Илья собирался идти к командиру батареи, доложить, что расчёт убит. А комбат сам навстречу идёт.
– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? Расчёт третьего орудия убит, геройски погиб.
– А пушка?
– Целёхонька, вмятины от осколков есть, даже прицел не разбит.
– Откуда знаешь, старшина?
– Стрелял в танк.
– Хм, ты же шофёр?
– Годен к нестроевой в военное время, а раньше приходилось.
– Жаль, я бы тебя командиром орудия назначил. Людей нет, два расчёта полностью погибли, ещё в одном заряжающего убило, в другом подносчика. Ладно, подносчика или заряжающего найти несложно. С наводчиками беда. Машина-то цела?
– Товарищ лейтенант, забыл совсем! В машине хлеб с хлебопекарни! Раздать батарейцам бы надо, пока не зачерствел и осколками не посекло.
– Начпрод в курсе?
– Так я с ним приехал.
– А где он? Я не видел. Веди к машине.
Грузовик стоял целёхонек, начпрода нигде не было. Комбат брезент откинул, взял ржаной кирпич, вцепился зубами, прожевал.
– За весь день хлебной крошки во рту не было, немцы поесть не дали. Старшина, ты машину постереги, я бойцов за хлебом подошлю. И с кухни подносчиков нет. Ну я их вздую!
Подносчики с кухни в больших армейских термосах разносили пищу – суп, кашу, чай. Только в боевых условиях получалось не всегда. А после боя всем желающим добавку давали, погибшие-то ещё утром в списках батарей и дивизиона значились. Комбат не забыл: через полчаса подошли три бойца, часть хлеба забрали в сидорах. Ещё через четверть часа пожаловал начпрод с солдатами, унесли в бязевых мешках остальной хлеб. Илья оставил в кабине буханку. Когда темнеть начало, устроился в кузове, доел хлеб. Всё лучше, чем пустое брюхо. Вечером подносчиков ждал, они так и не пришли. Ночью совсем рядом вспыхнула стрельба. Илья вскочил, схватил карабин, кинулся к капониру с пушкой. Убитых уже не было. Либо батарейцы забрали, либо похоронная команда. Были такие на фронте, формировались из годных к нестроевой службе. Тягостная служба, но необходимая. Сколько неупокоенных на полях сражений так и остались в военное время и после. У немцев с этим чётко. Правда, пока немцы до сорок третьего года, до Курской дуги, гнали Красную армию, похоронить павших иной раз никакой возможности не было. Немцы хоронили только своих убитых.
Из траншеи пехотной по нейтралке из автомата лупят длинными очередями. Неразумно, только расход патронов. Илья – к траншее перебежками. В стрелковой ячейке молодой солдатик с ППШ, рядом – командир взвода.
– Куда он пропасть мог?
– Не знаю, товарищ лейтенант, похоже, утащили его немцы.
– А что случилось-то?
– Ты кто? – строго спросил лейтенант.
– От пушкарей. Переполошили всех стрельбой.
– Рядовой Смыков говорит, пропал часовой, сослуживец его по отделению, рядовой Калмыков.
– Так точно! Я шум услышал, вроде вскрик послышался. Прибежал, окликаю, а он не отзывается, – начал оправдываться боец.
– А стрелял зачем? И по кому?
– Показалось, есть кто-то на нейтралке, вроде шевеление.
– Вроде показалось! Ты не пьян, Смыков?
– Никак нет, даже фронтовые сто грамм не успел.
– Товарищ лейтенант, позвольте на нейтралку сползать?
Без разрешения командира выходить на нейтральную полосу не позволялось. Только разведчикам, сапёрам и снайперам, да и то с ними командир должен подойти, предупредить командира пехотного подразделения на участке. Делалось во избежание дезертирства, всё равно не помогало. Кто хотел уйти – находил возможность.
– Разрешаю.
Ни ножа, ни пистолета, ни автомата при себе, а карабин – помощник скверный, если боестолкновение случится. А выбора нет. Карабин за спину закинул, выбрался из траншеи, несколько метров шагал, потом лёг и пополз. Уже по привычке шарил перед собой руками. Наши не минировали не потому что ленились, мин не было. Да и немцы, когда наступали почти ежедневно, тоже мины не ставили, чтобы самим не подорваться. На первого убитого наткнулся метрах в тридцати от траншеи. Немец, убит наповал, труп тёплый ещё. Суки, разведка! Не ошибся Смыков. Утащили «языком» Калмыкова. Илья дальше пополз. Ещё один убитый, на этот раз в нашей форме. Неужели их Смыков из автомата завалил? Ну, прямо «ворошиловский стрелок»! В темноте и точно угодил. Илья прополз ещё немного. И ещё один труп, немец. Обычно в поиск выходили группой не меньше трёх-четырёх человек, это полковая, когда шарят в ближних тылах противника. У дивизионной разведки радиус действия побольше и группы до шести человек, зачастую и радист имеется. А армейская уходит на полсотни
