Но, в общем, размышления у Ильи невесёлые. От линии фронта уже на сотню километров удалились. Если к своим выходить, это трое суток хода. И сможет ли их пройти, а потом проползти через передовую лейтенант, ещё больший вопрос. Человек при переползании задействует обе руки и обе ноги. Получится ли у Архангельского? И судьба лейтенанта тесно связана с судьбой Ильи, неразрывно. Выживет Архангельский – выживет и Илья.
В полдень есть захотелось, аж сил нет. Отполз, потом в рост встал, к лёжке пошёл, где «сидор» остался. В нём пачка ржаных армейских сухарей и кусок солёного сала. Хотя бы один сухарь съесть и тонкий кусок сала, тогда в желудке так сосать не будет. Вывернул к лёжке и сразу взглядом в пистолет уткнулся. Лейтенант шелест сухого камыша услышал, смог пистолет из кобуры вытянуть.
– Спокойно, командир! Я это.
Лейтенант пистолет опустил, штатный ТТ.
Подумав минуту, глухо сказал:
– Извини. Подумал было, бросил ты меня, ушёл. Чего с калекой сидеть, шансов выбраться значительно меньше.
– Караулил я. С лёжки из-за камыша подходы не просматриваются, пришлось отойти. Вы, товарищ лейтенант, уже отключились. Ну не будить же. А к лёжке вернулся сухарь взять, жрать охота – нет сил терпеть.
Илья вытащил из упаковки два сухаря, от куска сала ножом два тонких ломтика отрезал, на сухари положил, один бутерброд лейтенанту протянул. Захрустели. Если бы вместо сухарей хлеб был, то совсем хорошо было бы. Зато желудок на время примолк.
– Ладно, пошёл я на пост.
– Сафронов, я на ночь заступлю, ты крепись пока.
– Не впервой.
Насколько помнил по карте Илья, если от лёжки на юго-восток, там лес имеется. До него километров сорок, две ночи хода. Зато укрытие надёжное. В леса немцы соваться боялись. Там укрывались и партизаны, и окруженцы. Чтоб прочесать и зачистить лесной массив, требовалось значительное количество пехоты – до дивизии, а то и больше. Танку в лесу делать нечего, обзорности нет, прокладывать дорогу, валя деревья, не наберёшься топлива. Как позже оказалось, лейтенант этот лес у Спасского тоже имел в виду.
Когда начало смеркаться, Илья вернулся к лёжке. Немцев с собакой не видно, а без опытного пса их не отыскать. Съели ещё по сухарю, лейтенант сказал:
– Надо к лесу идти. Есть такой.
– У Спасского?
– Одинаково мыслим.
– Не обижайся, командир: сил-то дойти хватит? За одну ночь не успеть, даже если бы ты здоров был.
– Тогда чего мы сидим? Бери «сидор» и в путь.
Илья на одно плечо повесил свой «сидор», на другое – «сидор» лейтенанта. Всё же ему легче идти будет. Вот оружие забирать нельзя, последнее это дело. Шли по берегу реки, так меньше шансов наткнуться на немцев. Если в сорок первом немцы вели себя как хозяева, ездили по ночам одиночными машинами, то уже в сорок втором если передвигались в темноте, то колоннами, под прикрытием бронетехники. В населённых пунктах на въездах-выездах стояли заставы, и гитлеровцы чувствовали себя уверенно, но за окраину города или околицу села не выходили – отучили партизаны. Немцы жестоко мстили: за каждого убитого немецкого солдата забирали десять заложников и прилюдно вешали.
Судя по карте, по берегу можно добраться до Колпны, а потом по притоку реки и до леса. Конечно, это не Брянские бескрайние леса, размер невелик, но лучше, чем искать укрытие в голом поле. Река сбиться с пути не даст, один недостаток – петляет, заставляет лишнего идти. За Михайлово выдохлись, да и рассвет с минуты на минуту, стали укрытие приглядывать. Есть в пределах видимости два стога сена: запасливый селянин на зиму воздвиг. Но стога немцы в первую очередь проверять будут, а кроме того, владелец мог подъехать на телеге, чтобы часть стога на подворье перевезти. Война войной, а домашняя скотина есть хочет. У кого в оккупации корова была, те сильно не голодали. За масло или сметану выменивали хлеб или яйца, натуральный обмен. Другое дело, что немцы ходили по подворьям, забирали скотину и вывозили её в Германию – было специальное министерство и специальные команды. Жители летом коров и свиней в лесах привязывали, в оврагах. Кормили-поили тайком. Диких зверей не боялись: с приближением фронта зверьё ушло дальше, от грохота и дыма.
Устроились в разрушенной почти до основания избе. Снаряд или бомба угодили: крыши нет, стены разметало, остались три нижних венца. Если лёжа, то венцы человека укроют от постороннего взгляда, зато никто из любопытства не подойдёт, изба выглядит полностью разрушенной. Подхарчились сухарями, доели сало. Командир уснул, Илья караулил. Около полудня послышался звук мотора, дорога недалеко от их избы проходила. Илья голову над венцами брёвен приподнял. По дороге пылила легковушка, ДКВ, из небольших. В армии такие состояли в штате отдельных команд. Не доезжая до избы, двигатель зачихал, а потом и вовсе заглох. С водительского места выбрался солдат, поднял капот с левой стороны, стал возиться. Илья отчётливо видел на пассажирском сиденье офицера, судя по фуражке. В руках зуд появился. Такой «язык» сам, можно сказать, в руки идёт. Только что с ним делать? Оба разведчика немецким языком не владеют. А если бы и знали на приличном уровне, что делать с данными? Рации нет, а когда сами доберутся до своих, одному Богу известно. Но Илья считал – всё, что делается, оно неспроста. Легонько лейтенанта толкнул:
– Товарищ командир! Машина недалеко стоит, и в ней офицер.
Архангельский выглянул, оценил. Потом просчитал:
– На кой чёрт они нам? Офицер – мелочь, уровня ротного, чуть выше, да и допросить его не сможем. Только сон перебил: вроде я дома,
