Король содрогнулся.
– Они напали на меня втроем. – В его голосе звучало удивление. – Пинали и колотили меня.
– Я же объяснил: датчане любят хорошую музыку! – Я помог ему встать. – Тебе еще повезло, что они тебя не убили.
– Они думали, что я тоже датчанин, – ответил Альфред и сплюнул кровь из распухшей нижней губы.
– Неужели были настолько пьяны? – изумился я. – Ты ведь даже толком не говоришь на их языке.
– Я прикинулся немым музыкантом. – Король скорчил мне гримасу, а потом ухмыльнулся окровавленными губами, гордый своей хитростью.
Я не улыбнулся в ответ, и он вздохнул.
– Датчане и впрямь были очень пьяны, но я хотел выяснить, каковы их настроения, Утред. Уверены ли они в себе? Готовы ли к атаке? – Он помедлил, чтобы вытереть кровь с губ. – Я мог выяснить все это, только если бы сам на них взглянул. Ты видел Стеапу?
– Да.
– Я хочу забрать его с собой.
– Мой господин, да ты глупец! – не сдержавшись, воскликнул я. – Стеапа закован в цепи! И его сторожат полдюжины датчан!
– Даниил был в львином логове, но спасся. Святой Павел попал в темницу, однако Бог освободил его.
– Тогда пусть Бог и присмотрит за Стеапой, – ответил я. – А ты вернешься со мной на мельницу! И немедленно!
Альберт согнулся и напряженно произнес:
– Они ударили меня в живот.
«А еще, – подумал я, – завтра у тебя расцветет шикарный фингал под глазом».
Альфред вздрогнул, услышав прозвучавшие во дворе оглушительные радостные вопли, и я понял, что Стеапа либо погиб, либо уложил очередного противника.
– Я хочу увидеть свой дом, – упрямо сказал Альфред.
– Зачем?
– Потому что это мой дом, неужели не ясно? Ты можешь пойти со мной или остаться, как пожелаешь.
– Но там Гутрум! Ты хочешь, чтобы тебя узнали и убили?
– Гутрум будет внутри, а я собираюсь только посмотреть на дом снаружи.
Его нельзя было отговорить, поэтому я провел короля через двор на улицу, прикидывая, не лучше ли просто связать его и унести. Но Альфред был в таком упрямом настроении, что, вероятно, начал бы бороться – и кричал бы до тех пор, пока не явились бы люди, чтобы посмотреть, что тут за шум.
– Интересно, что случилось с монахинями? – спросил король, когда мы покинули монастырь.
– Одна из них вон там ублажает датчан всего за несколько пенни, – ответил я.
– О всемилостивый Господь! – Альфред перекрестился и повернул обратно.
Догадавшись, что он решил спасти эту женщину, я решительно потащил его вперед.
– Это безумие! – запротестовал я.
– Пойми, Утред, иначе нельзя, – спокойно ответил Альфред и остановился, чтобы прочесть мне проповедь. – Во что сейчас верит Уэссекс? Мои подданные считают, что я побежден, думают, будто датчане победили, и смирились с тем, что весной здесь появятся новые захватчики. Поэтому людям следует объяснить, что все обстоит иначе. Они должны узнать, что король жив, что он ходит среди врагов и дурачит их.
– Что ему хорошенько расквасили нос и поставили фингал под глазом, – добавил я.
– Это мы от них скроем, – улыбнулся Альфред, – и ты не расскажешь народу о той бессовестной женщине, которая отшлепала меня угрем. Мы должны даровать людям надежду, Утред, и весной эта надежда расцветет и подарит нам победу. Вспомни Боэция, Утред, вспомни его! Никогда не оставляй надежды.
Альфред искренне верил в то, что говорил. Он верил, что его хранит Господь, что ему дозволено ходить среди своих врагов, ничего не боясь. До известной степени он был прав, потому что у датчан имелись хорошие запасы эля, самодельного вина и меда, и большинство из них были слишком пьяны, чтобы обращать внимание на покрытого синяками человека со сломанной арфой в руке.
Никто нас не остановил, пока мы шли к бывшей королевской резиденции, однако у входа стояли шестеро облаченных в черные плащи стражей, и я не позволил Альфреду к ним приблизиться.
– Стоит им посмотреть на твою окровавленную физиономию, и они докончат то, что начали другие, – заявил я.
– Тогда позволь мне хотя бы пойти в церковь.
– Ты хочешь помолиться? – саркастически спросил я.
– Да, – ответил он просто.
Я попытался его остановить.
– Если ты здесь погибнешь, погибнет и Исеулт.
– Тут нет моей вины, – возразил Альфред. – Епископ решит, что ты присоединился к датчанам, и остальные с ним согласятся.
– У меня не осталось друзей среди датчан. Мои друзья были в числе заложников и погибли.
– Тогда я помолюсь за души этих язычников, – сказал Альфред и пошел к дверям церкви, где машинально стащил с головы капюшон, чтобы выказать уважение к святому месту.
Я рывком водворил капюшон на место, дабы скрыть синяки короля. Альфред не сопротивлялся, он просто толкнул дверь и перекрестился.
В церкви тоже расположились люди Гутрума. На полу валялись соломенные тюфяки, груды плетеных кольчуг, кучи оружия, а в нефе вокруг недавно сделанного очага сгрудились несколько мужчин и женщин. Датчане играли в кости и не обратили особого внимания на наше появление, лишь кто-то крикнул, чтобы мы закрыли дверь.
– Пошли-ка отсюда, – сказал я Альфреду. – Тебе нельзя здесь оставаться.
Он не ответил, благоговейно глядя туда, где раньше стоял алтарь, а теперь были привязаны с полдюжины лошадей.
– Уходим! – настойчиво повторил я – и тут вдруг услышал громкий приветственный возглас.
Я обернулся и увидел, как один из игроков в кости встал и с изумлением уставился на меня. Из тени выскочила собака, радостно запрыгала, пытаясь меня лизнуть, и тут я понял, что пес – это Нихтгенга, а человек, узнавший меня, – Рагнар. Ярл Рагнар, мой старый друг.
Тот, которого я считал мертвым.
Глава 6
Рагнар обнял меня.
У нас обоих в глазах стояли слезы. Мы не сразу смогли заговорить, хотя я сохранил достаточно здравого смысла, чтобы оглянуться и убедиться, что Альфред в безопасности. Он присел на корточки рядом с дверью, укрывшись в густой тени тюка с шерстью, спрятав лицо под капюшоном.
– Я думал, ты погиб! – сказал я Рагнару.
– Я надеялся, что ты придешь! – воскликнул он, и некоторое время мы говорили одновременно, не слушая друг друга, а потом из задней части церкви вышла Брида.
Я изумленно смотрел на нее: надо же, уже совсем взрослая женщина, а она лишь засмеялась и чинно меня поцеловала.
– Утред, – необычайно ласково произнесла она мое имя.
Когда-то мы были любовниками, хотя оба тогда едва вышли из детского возраста. Брида была саксонкой, но решила остаться с датчанами, вместе с Рагнаром. Остальные женщины в зале были увешаны серебром, гранатами, янтарем и золотом, но Брида не носила никаких украшений – только гребень из слоновой кости,
