Наступила тишина, которая длилась до тех пор, пока Харальд не махнул раздраженно арфисту; тот ударил по струнам и начал играть какую-то грустную мелодию. Кто-то запел было, но остальные не подхватили, и одинокий голос замер.
– Я должен проверить часовых, – сказал Харальд и бросил на меня исполненный любопытства взгляд.
Я истолковал это как приглашение присоединиться к нему, поэтому пристегнул мечи и зашагал рядом с шерифом по длинной улице Окмундтона – туда, где три копейщика стояли на страже возле деревянного дома. Харальд коротко переговорил с ними, а потом повел меня дальше, на восток, прочь от костра стражников. Луна серебрила долину, освещая пустую дорогу, исчезающую вдали среди деревьев.
– У меня есть тридцать людей, способных сражаться, – вдруг сказал Харальд.
Он давал мне понять, что слишком слаб, чтобы биться.
– Сколько людей у Одды в Эксанкестере? – спросил я.
– Ну, человек сто. Может, сто двадцать.
– Следует собрать фирд.
– Я не получал таких указаний, – бросил Харальд.
– А ты бы хотел их получить?
– Конечно. – Теперь он на меня рассердился. – Я говорил Одде, что мы должны прогнать Свейна, но он не слушал.
– А Одда сказал тебе, что король приказал собрать фирд?
– Нет. – Харальд помедлил, глядя на освещенную луной дорогу. – Мы ничего не слышали об Альфреде, кроме того, что его победили враги и что он прячется. И мы слышали, что датчане заняли весь Уэссекс, а еще больше их собирается в Мерсии.
– Одда не собирался атаковать Свейна, когда тот высадился?
– Он думал о том, как защитить себя, – ответил Харальд, – и послал меня к Тамуру.
Тамуром называлась река, которая отделяла Уэссекс от Корнуолума.
– Бритты ведут себя тихо? – поинтересовался я.
– Священники внушают им, чтобы они с нами не сражались.
– Что бы ни говорили священники, но, поверь мне, бритты пересекут реку, если дело начнет склоняться к победе датчан.
– А разве они уже не побеждают? – горько вопросил Харальд.
– Мы все еще свободны, – ответил я.
Шериф кивнул. Позади нас, в городе, вдруг завыла собака, и он повернулся туда, как будто звук этот возвещал беду, но вой оборвался резким визгом. Харальд пнул камень на дороге.
– Свейн пугает меня, – внезапно признался он.
– Он страшный человек, – согласился я.
– Он умный. Умный, сильный и неистовый.
– Датчанин, – сухо проговорил я.
– Свейн безжалостный, – продолжал Харальд.
– Безжалостный, – кивнул я. – И неужели ты думаешь, что, если накормишь его, снабдишь лошадьми и дашь ему кров, он оставит тебя в покое?
– Нет, – ответил шериф, – я так не думаю, но Одда в это верит.
Значит, Одда был дураком. Он пригрел волчонка, чтобы тот разорвал его в клочья, когда окрепнет.
– Почему Свейн не отправился маршем на север, чтобы присоединиться к Гутруму? – спросил я.
– Не знаю.
А вот я знал почему. Гутрум был в Англии уже несколько лет. Он пытался взять Уэссекс и раньше – и потерпел неудачу, но сейчас, всего в полушаге от победы, медлил. Гутрум Невезучий – так его звали, и я подозревал, что он не слишком изменился. Он был богат и командовал большим войском, но был осторожен.
Свейн же, пришедший из скандинавских поселений в Ирландии, был совершенно другим человеком. Моложе Гутрума, не такой богатый, за ним шло меньше людей, но он, без сомнения, был гораздо лучшим воином, чем Гутрум. А теперь, лишившись кораблей, Свейн стал слабее, но уговорил Одду Младшего дать ему убежище и копил силы, чтобы встретиться с Гутрумом достойно – предстать перед ним не побежденным полководцем, нуждающимся в помощи, но могучим командиром его войска.
«Свейн, – подумал я, – куда опаснее Гутрума, а тут еще Одда Младший льет воду на мельницу врага».
– Завтра, – сказал я, – мы начнем собирать фирд. Таков королевский приказ.
Харальд кивнул. Я не мог видеть его лица в темноте, но чувствовал, что шериф не рад такому приказу. Однако как человек разумный он должен был понимать, что Свейна надо выгнать из графства.
– Я разошлю посланцев, – сказал шериф. – Но Одда может помешать сбору фирда. Он заключил со Свейном соглашение и не захочет, чтобы я нарушил его. Люди послушаются олдермена, а не меня.
– А как насчет его отца? – спросил я. – Послушаются ли люди его?
– Послушаются, – кивнул Харальд, – но его отец тяжело болен. Это чудо, что он вообще жив.
– Может, он жив потому, что с ним нянчится моя жена?
– Да, – ответил Харальд и замолчал. Теперь я чувствовал в его поведении нечто странное, и это меня встревожило. Шериф явно чего-то недоговаривал. – Твоя жена хорошо о нем заботится, – закончил он неловко.
– Одда Старший – ее крестный отец.
– Да.
– Я рад снова видеть Милдрид, – сказал я, не потому что это было правдой, а потому что это следовало сказать. – И рад, что смогу увидеть своего сына, – добавил я более искренне.
– Твоего сына, – ровным голосом произнес шериф.
– Он же здесь, верно?
– Верно.
Харальд вздрогнул. Он отвернулся, чтобы посмотреть на луну, и я уж думал, что он ничего больше не скажет, но потом собрался с духом и снова посмотрел на меня:
– Твой сын, лорд Утред, на кладбище.
У меня ушло несколько биений сердца на то, чтобы понять смысл сказанного, а поняв, я почувствовал сперва только безмерное удивление и прикоснулся к своему амулету-молоту.
– На кладбище?
– Вообще-то, не мне следовало бы рассказывать тебе об этом.
– Говори! – воскликнул я, и мой голос стал похож на рычание Стеапы.
Харальд уставился на окропленную лунным светом реку, серебристо-белую под черными деревьями.
– Твой сын мертв, – сказал он. – Малыш подавился и умер.
– Подавился? Чем?
– Галькой, – сказал Харальд. – Маленькие дети тащат в рот все подряд. Должно быть, он подобрал гальку и проглотил ее.
– Гальку? – переспросил я. – И никто этого не заметил?
– С ним была женщина, но… – Голос Харальда замер. – Она пыталась его спасти, но ничего не смогла сделать. Бедняжка умер.
– В День святого Винсента, – сказал я.
– Ты знал?
– Нет, – ответил я. – Не знал.
А ведь именно в День святого Винсента Исеулт протащила маленького Эдуарда, сына короля Альфреда, через земляной тоннель. Помните, как она сказала, что в это самое время где-то должен был умереть ребенок, чтобы наследник короля-изгнанника мог жить. И вот, оказывается, умер мой сын, Утред Младший, которого я едва знал. Эдуарду стало легко дышать, а мой Утред дергался, извивался, боролся за каждый вдох – и умер.
– Поверь, мне очень жаль, – сказал Харальд. – Не я должен был рассказать тебе об этом, но тебе нужно было узнать обо всем перед тем, как ты снова увидишься с Милдрит.
– Она меня ненавидит, – произнес я
