Зигфрид хлопнул брата по спине, потом взял меня за локоть и повел к нелепому кресту.
– У меня есть пленники, – объяснил он, когда мы оказались рядом с крестом.
И я увидел пятерых человек, которые стояли на коленях со связанными за спиной руками. С них сорвали плащи, оружие и рубашки, оставив в одних штанах, и пленники дрожали на холодном ветру.
Крест, только что сделанный из двух грубо сколоченных деревянных брусьев, воткнули в наспех выкопанную дыру. Крест слегка покосился. У его основания валялись тяжелые гвозди и большой молот.
– Ты видишь смерть на кресте на их статуях и резьбе, – объяснил мне Зигфрид, – ты видишь ее на амулетах, которые они носят, но я никогда не видел ее воочию. А ты?
– Нет, – признался я.
– И я не могу понять, почему это убивает человека, – в голосе Зигфрида слышалось искреннее недоумение. – Это всего лишь три гвоздя! В битве я получал куда худшие раны.
– Я тоже.
– Поэтому я решил выяснить, в чем тут дело! – жизнерадостно объяснил он и мотнул большой головой в сторону пленника у основания креста. – Двое из этих ублюдков – христианские священники. Мы пригвоздим одного и посмотрим, умрет ли он. У меня есть десять слитков серебра, которые говорят, что это его не убьет.
Я едва мог разглядеть двух священников; увидел только, что у одного из них большой живот. Он низко склонил голову, не в молитве, а потому что был сильно избит. Его голые спина и грудь были в синяках и в крови, кровь виднелась в спутанных коричневых волосах.
– Кто они такие? – спросил я Зигфрида.
– Кто вы? – прорычал он пленникам.
Ни один из них не ответил, и тогда Зигфрид жестоко пнул ближайшего по ребрам.
– Кто вы? – снова спросил он.
Пленник поднял голову. Он был пожилым, лет сорока, не меньше, и его лицо в глубоких морщинах выражало покорность человека, который знает, что ему предстоит умереть.
– Я – ярл Ситрик, – сказал он, – советник короля Этельстана.
– Гутрума! – завопил Зигфрид.
Это был именно вопль. Вопль чистой ярости, прозвучавший как гром с ясного неба. Только что Зигфрид вел себя любезно – и вдруг превратился в демона. Когда он провизжал это имя снова, изо рта у него летела слюна.
– Гутрум! Его зовут Гутрум, ты, ублюдок!
Он пнул Ситрика в грудь, и я решил, что такой пинок может сломать ребра.
– Как его зовут? – вопросил Зигфрид.
– Гутрум, – ответил Ситрик.
– Гутрум! – крикнул Зигфрид и снова пнул старика.
Заключив мир с Альфредом, Гутрум стал христианином и принял христианское имя Этельстан. Я все еще думал о нем как о Гутруме, как и Зигфрид, который теперь, похоже, пытался до смерти забить Ситрика, пиная его ногами. Старик пытался уклоняться от ударов, но Зигфрид повалил его на землю, и тут уж Ситрик ничего не мог поделать.
Казалось, Эрика не трогал яростный гнев брата, но спустя некоторое время он все же шагнул вперед и взял Зигфрида за руку. Богатырь позволил оттащить себя прочь.
– Ублюдок! – бросил Зигфрид стонущему человеку. – Называть Гутрума христианским именем! – объяснил он мне.
Зигфрид все еще дрожал после своего внезапного приступа ярости. Его глаза были сощурены, лицо искажено, но, похоже, он овладел собой.
– Гутрум послал их, – объяснил он, уронив мне на плечи тяжелую руку, – чтобы велеть мне покинуть Лунден. Но это не его дело! Лунден не принадлежит Восточной Англии, он принадлежит Мерсии! Королю Утреду Мерсийскому!
В первый раз кто-то произнес этот титул столь официально, и мне понравилось, как он звучит. Король Утред.
Зигфрид снова повернулся к Ситрику, на губах которого теперь была кровь.
– Что велел передать Гутрум?
– Что город принадлежит Мерсии и ты должен уйти, – ухитрился вымолвить Ситрик.
– Тогда Мерсия может вышвырнуть меня отсюда, – издевательски ухмыльнулся Зигфрид.
– Если только король Утред не разрешит нам здесь остаться? – с улыбкой предположил Эрик.
Я ничего не ответил. Титул звучал хорошо, но – странное дело! – словно бросал вызов нитям, выходящим из рук трех прях.
– Альфред не разрешит тебе остаться, – осмелился сказать один из пленников.
– А кого хоть на плевок заботит Альфред? – прорычал Зигфрид. – Пусть ублюдок пошлет свою армию, чтобы она здесь погибла!
– Таков твой ответ, господин? – смиренно спросил пленник.
– Моим ответом будут ваши отрезанные головы, – сказал Зигфрид.
Я посмотрел на Эрика. Он был младшим братом, но явно думал за двоих. Он пожал плечами.
– Если мы будем вести переговоры, мы дадим своим врагам время собрать силы, – объяснил он. – Лучше бросить им открытый вызов.
– Вы затеете войну сразу с Гутрумом и Альфредом? – спросил я.
– Гутрум не будет сражаться, – очень уверенно сказал Эрик. – Он угрожает, но сражаться не будет. Он стареет, господин Утред, и предпочтет наслаждаться остатком жизни. А если мы пошлем ему отрезанные головы? Думаю, он поймет послание – его собственная голова окажется в опасности, вздумай он нас потревожить.
– А что насчет Альфреда? – спросил я.
– Он осторожный человек, – ответил Эрик. – Так ведь?
– Да.
– Он предложит нам денег, чтобы мы оставили город?
– Наверное.
– И возможно, мы возьмем эти деньги, – сказал Зигфрид, – но все равно останемся здесь.
– Альфред не нападет на нас до лета, – объяснил Эрик, не обратив внимания на слова брата, – а к тому времени, мы надеемся, господин Утред, ты приведешь ярла Рагнара на юг, в Восточную Англию. Альфред не сможет сбросить со счетов такую угрозу. Он двинется против наших объединенных армий, а не против гарнизона в Лундене. И наша задача – убить Альфреда и возвести на трон его племянника.
– Этельвольда? – с сомнением спросил я. – Он – пьяница.
– Пьяница или нет, – сказал Эрик, – сакс на троне сделает наше завоевание Уэссекса более приемлемым для саксов.
– И он останется на троне лишь до тех пор, пока будет вам нужен, – сказал я.
– Лишь до тех пор, пока будет нам нужен, – согласился Эрик.
Священник с большим животом, стоявший на коленях в конце линии пленников, слушал наш разговор. Он уставился на меня, потом на Зигфрида, который заметил его взгляд.
– Куда ты пялишься, дерьмо? – вопросил Зигфрид.
Священник не ответил. Он снова посмотрел на меня, потом уронил голову на грудь.
– Мы начнем с него, – сказал Зигфрид. – Прибьем ублюдка к кресту и посмотрим, умрет ли он.
– Почему бы не позволить ему сразиться? – предложил я.
Зигфрид уставился на меня, гадая, не ослышался ли он.
– Позволить ему сразиться? – переспросил норвежец.
– Остальные пленники тощие, – сказал я, – поэтому
