Я замахнулся громадным топором на споткнувшегося человека. Тот не успел восстановить равновесие, и мой боевой клич превратился в торжествующий вопль, когда лезвие врезалось в его шлем, разрубив пополам череп и мозг. Хлынувшая кровь казалась черной. Все еще крича, я выдернул топор и замахнулся снова.
Я забыл обо всем, остались только безумие, отчаяние и гнев.
Веселье битвы. Безумие крови.
Воины, которых следовало убить.
И наша «стена щитов» двинулась к краю канавы, в которой барахтались наши враги.
То были мгновения неистовой резни; клинков, сверкающих в свете луны; черной как деготь крови и криков людей – криков диких, как вопли птиц в темноте.
И все-таки врагов было куда больше, и они окружали нас с флангов. Все мы погибли бы там, у столба с цепью сторожевого корабля, если бы с бортов привязанного судна не попрыгали новые люди и не побежали по мелководью, чтобы атаковать наших врагов слева.
Но людей Хэстена все равно было больше, и они протискивались из задних рядов, мимо умирающих товарищей, и кидались на нас.
Нам пришлось медленно отступать – не только под натиском их оружия, но и под натиском их массы, а у меня не было щита. Я размахивал топором, сжимая топорище двумя руками, рыча, удерживая людей на расстоянии тяжелым лезвием, хотя копейщик, находившийся за пределами досягаемости моего топора, все время тыкал в меня копьем. Рядом со мной был Райпер: он подобрал упавший щит и делал все, что мог, чтобы меня прикрыть, но все равно копейщик ухитрился нанести удар мимо щита и пропороть мне лодыжку. Я замахнулся топором, и тяжелое лезвие ударило врага в лицо.
Потом я выхватил из ножен Вздох Змея; его вопль был песней войны. Моя рана была несерьезной, чего нельзя было сказать о ранах, которые наносил Вздох Змея.
Какой-то безумец, широко разинув рот и показывая беззубые десны, замахнулся на меня топором. Вздох Змея легко и изящно отобрал его душу – так изящно, что я торжествующе засмеялся, выворачивая клинок из живота врага.
– Мы сдерживаем их! – взревел я, и никто не заметил, что я кричу по-английски.
Но хотя наша маленькая «стена щитов» и впрямь стойко держалась, стоя перед громадным столбом, нападающие обошли нас слева, и люди на нашем левом фланге, на которых напали с двух сторон, бросились бежать. Спотыкаясь, мы подались назад, чтобы последовать за ними.
В наши щиты вреза́лись клинки, топоры расщепляли доски, мечи звенели о мечи – и мы отступали, не в силах сдержать такое множество врагов. Нас оттеснили от огромного причального столба, и в небе теперь было достаточно света, чтобы я увидел зеленую слизь, облепившую столб, на котором ржавела цепь.
Люди Хэстена издавали оглушительный победный клич, широко разинув рты; их глаза ярко блестели от разгоревшегося на востоке света. Они знали, что победили, – а мы просто бежали прочь.
У меня нет слов, чтобы описать момент перед тем, как рассвет начался в полную силу.
Шестьдесят или семьдесят человек пытались нас убить, они уже расправились с несколькими членами команды сторожевого корабля, а остальные люди с этого судна бежали обратно на затопляемую приливом береговую полосу, в густую грязь. Я снова подумал, что мне предстоит умереть здесь, где море гонит рябь по скользкому мелководью…
Но нападавшие удовольствовались тем, что отогнали нас от столба, а потом вернулись к нему и намотанной на него цепи.
Некоторые наблюдали за нами, словно приглашая осмелиться и вернуться на твердую землю, бросить им вызов, в то время как остальные рубили цепь топорами.
За ними – там, где гасли последние звезды, – я увидел корабли Хэстена, дожидающиеся возможности выскользнуть в море: они чернели на фоне самой темной части неба.
Топоры со звоном рубили, а потом прозвучал радостный крик, и я увидел, что тяжелая цепь скользнула по грязи, как змея. Отлив уже превратился в сильный прилив, и сторожевой корабль поворачивал на восток – его несла в ручей вздымающаяся вода. А я ничего не мог сделать, только наблюдал, как Хэстену открывают путь к бегству.
Теперь нападавшие на нас люди бежали обратно на свой корабль. Цепь исчезла в мелкой воде – сторожевой корабль медленно тащил ее прочь.
Я помню, как брел по грязи, спотыкаясь, держа одну руку на плече Райпера, а моя левая нога хлюпала в полном крови сапоге.
Сжимая Вздох Змея, я понимал, что не могу помешать увезти Этельфлэд в плен куда хуже нынешнего.
«Теперь выкуп удвоят, – подумал я, – а Хэстен станет повелителем воинов, человеком, чье богатство превосходит даже его безмерную алчность. Он соберет армию. Он явится, чтобы уничтожить Уэссекс. Он сделается королем, и все это произойдет лишь потому, что перерубили цепь и наконец-таки открыли путь из Хотледжа».
И тут я увидел Хэстена. Он стоял на носу своего корабля, который, как я знал, носит название «Дракон-мореплаватель». Это судно держалось впереди всех кораблей, ожидающих, когда устье ручья будет открыто.
Хэстен в доспехах и плаще гордо стоял под головой ворона, венчающей нос его корабля. Его шлем блестел в наступившем рассвете, клинок обнаженного меча сиял, сам он улыбался. Он победил. Я не сомневался – Этельфлэд на этом корабле, а за ним двадцать других: флот Хэстена, его люди.
Воины Зигфрида и Эрика добрались до ручья и спустили на воду несколько судов, которые пощадил огонь. Они завязали сражение с кораблями Хэстена, находившимися в арьергарде, и в зареве горящих кораблей я увидел блеск оружия. Там снова гибли люди – но все это было слишком поздно. Ручей был открыт.
Сторожевой корабль, который удерживала только цепью на носу, поворачивался все быстрее. Я знал – спустя несколько биений сердца узкий проход станет широким. Я наблюдал, как весла Хэстена глубоко погружаются, чтобы удержать «Дракона-мореплавателя» против прибывающего прилива, и понимал, что в любой момент на эти весла сильно налягут и я увижу, как стройное судно промчится мимо сидящего на мели сторожевого корабля. «Дракон-мореплаватель» пойдет на восток, к новым укреплениям, к судьбе, которая принесет Хэстену королевство, некогда называвшееся Уэссексом.
Мы молчали. Я не был знаком с людьми, рядом с которыми сражался, а они не знали меня. Мы стояли молча, безутешные незнакомцы, и наблюдали, как выход из ручья ширится и светлеет небо.
Солнце почти коснулось кромки мира, восток разгорелся красным, золотым и серебряным светом. И солнечный свет отразился на мокрых лопастях весел корабля Хэстена, когда его люди вынесли их далеко вперед.
На мгновение эти отражения ослепили меня, а потом
