– Ну это ты зря! – поморщился Мишка. – Насчет крови ты права, но не с той стороны. Конечно, такая дурь никому из ратнинцев в голову прийти не могла, а вот уже пролитую кровь использовать – это запросто. «Поднявший руку на хозяина повинен смерти» – не на пустом месте появилось, дед этого закона не нарушит. Не может, не дадут ему. И права ты, что те, кто открыто шипит, не так страшны, как те, кто в лицо улыбается и молчит. Только поименно всех их искать смысла нет. С этими… дударями мы еще разберемся, но они говорят не сами за себя, матушка. Они – голос той части Ратного, которой не нравятся перемены в жизни сотни и села, точнее, то, в какую сторону эти перемены разворачивают все Погорынье и с какой скоростью. А еще больше им не нравится то, что во главе Ратного в такое время стоят не они, а мы. Значит, и все сливки с этих перемен достанутся нам, а не им, – Мишка коснулся гривны. – Уже достаются!
А тут удобный случай подворачивается: сотника загнать в ловушку, потому что, с какой стороны ни подойди, любое его решение оборачивается немалой кровью. Если он не согласится казнить моих ребят, отговорится тем, что они из своих семей вышли, то можно обвинить его в нарушении вековых устоев, в том, что пренебрегает безопасностью всего села, из-за чего уже погибло немало ратнинцев. И потом взять виру за их кровь, то есть разорить Лисовинов так, чтобы ни крошки, ни гвоздя ржавого не осталось. А в придачу к этому ещё и божьего суда потребовать… У нас в роду взрослых мужчин не так уж и много осталось, быстро управятся.
Если же воевода согласится, то тут два выхода, и оба для наших противников опять выгодные. Выдам я отроков – не останется у Лисовинов больше Младшей стражи, ибо кто нам после такого поверит? Не выдам, ослушаюсь приказа – это прямой бунт против княжеского воеводы и раскол в роду. Со всеми вытекающими.
– С чем, с чем? – не поняла Анна.
– Со всем, что за такое ослушание положено, матушка. В общем, как ни кинь – везде клин. Так что не дурит дед, а злится, оттого что загнали его в безвыходное положение. Если бы твое предупреждение вовремя не подоспело, большой кровью все умылись бы, зато сейчас не только дед голову ломает. Те, кто его под руку толкал, тоже влипли, с полной уверенностью, что против них всего-навсего слишком резвый внук воеводы… – Мишка зло дернул щекой. – Но им в Ратном как раз сегодня растолковали, что на самом деле они замахнулись на сотника князя Туровского и на зятя князя Городненского. А это уже совсем другой расклад. И тут мы можем играть свою игру.
«Тпруу, сэр Майкл. Не вздумайте ненароком брякнуть про козыри с джокерами – и без того у леди Анны вид задумчивый до томности. Не перегрузить бы…»
– А вот теперь давай, матушка, прикинем, кто может угомонить ратнинских дударей.
– Не знаю, Мишаня… – Анна задумалась. – Кто над ними власть имеет, я не знаю. Но, – она вскинула голову и презрительно скривила губы, – в Ратном быстро посчитают цену горшков, которые они хотят побить… об свои головы… Дураков там, конечно, хватает, но и осторожных – тоже: за Пименом-то не так уж и много народу пошло, хотя Лисовинов многие не любят.
– Значит, договариваться сюда приедет человек осмотрительный, у которого хватило ума не ввязываться в бунт. То ли Пимену со товарищи не слишком доверял, то ли не надеялся, что они верх возьмут – нам-то какая сейчас разница? Важно то, что слово его в Ратном имеет вес, и немалый – пустобреху такое дело не доверят.
– Да, пожалуй, ты прав… Вот только кто это у нас в Ратном такой?.. – Анна замялась, подбирая точное слово.
– Вот и посмотрим, кто договариваться приедет. Можно было бы предположить, что воевода приедет, но если я прав, он им такого подарка не сделает. Они бы, может, и рады, чтобы сотник сам свои терки с внуком решал, но ляп их, и Корней погонит их самих разгребать. Да ещё и открыть кой-кого из своих людей. Так что днями ждём гостей.
«Ну вот, сэр, и определились с ближайшей перспективой. Перебирать сейчас персоналии бесполезно, все равно не угадаем».
– Встретим как положено, Мишаня, не сомневайся. Мне уже сказали, что к плотникам семьи приехали; ратнинцы, небось, их сегодня на руках носят. Пусть, людям хоть немного радости не помешает, а то уж больно много смертей…
– Да, давно в Ратном столько народу за раз не хоронили… – Мишка помолчал, потом заговорил, уставившись на стиснутые кулаки. – Дед не один раз повторял, что самое страшное – смотреть в глаза семье того, кто погиб в походе. А тут не воины – бабы и дети… Старики… И после этого добавлять ещё крови? Не дождутся!
– Потому я тебя и предупредила, сынок, – Анна бережно накрыла тёплой ладонью Мишкины кулаки. – Уж не знаю, как там Листвяна сумела исхитриться и узнать – не выспрашивала, не до того нам тогда было… Вот тебе и недавняя холопка – какую беду отвела! Конечно, не потому, что о нас с тобой печётся. Умна баба, понимает, что ребенка лучше в сильном роду растить. Потому ей верить можно. Пока. А эта… родня… – последнее слово она чуть ли не выплюнула, – большуха, тоже мне!
– Ты про кого это? – безразлично спросил Мишка.
– Про Дарену, конечно! В ратнинской усадьбе у нее ничего не вышло, так она на выселках душу отводила… – вспомнив, с чего начался холопский бунт, Анна опять закипела. – Извела всех своими придирками – как с цепи сорвалась. Первой и получила. Да не одна, ещё несколько молодух, ее же племянницы, живьем сгорели. А все оттого, что дурная баба дорвалась до власти и забыла, что власть – это ей не только право холопов пороть. За род отвечать надо!
– Не она первая, матушка. А Славомир?
Разгорячившаяся Анна замолкла на полуслове, недоуменно уставившись на сына, открыла было рот, да так и застыла. Посидела, закусив губу, – Мишка опять засмотрелся на быструю смену выражений на ее лице – задумчиво покивала, пробормотала себе под нос что-то похожее на «проо́клятый род» и, наконец, со вздохом встала с лавки.
– Засиделись мы с тобой, Мишаня. И то – сколько не виделись! Но мне идти надо… – и ещё раз потрепала сына
