– Ждет, – коротко кивнул «лешак» и, предложив следовать за собой, направился куда-то напрямик через кусты.
Небольшую – шагов пять в диаметре – хорошо утоптанную поляну, на которую привел их провожатый, явно приготовили к переговорам заранее. Там, на поваленном стволе дерева восседал тот, кто, по-видимому, и звался Медведем: коренастый жилистый мужик за сорок, в небрежно накинутом на плечи белом балахоне, таком же, как и у встретившего их «бойца».
Кивнул пришедшим на стоящие тут же пеньки, с которых кто-то загодя заботливо стряхнул снег.
– Здравы будьте, гости дорогие, – чуть глуховатый, низкий голос, и впрямь неуловимо напоминающий беззлобный звериный рык, прозвучал не то чтобы насмешливо, скорее просто приветливо. – Долго же вы собирались. Я чуть было не замерз, ожидаючи, а костерок раскладывать воздержался, чтоб ваших караульных попусту не волновать.
– Так мы пока не в гостях, – усмехнулся в ответ Макар. – Или ты уже в нашем лесу берлогу себе устроил?
– Лес, он всегда ничей, – пожал Медведь плечами. – На каком пеньке присел – там и хозяин, пока не встал. А берлога дело наживное. Грек-то наш там как, очухался? Вы уж его не обижайте – он хоть и дурак дураком, но ума недюжинного. Пользы с него много может получиться, если к нему подойти правильно.
– А как же… – кивнул Макар. – Опохмелили уже. И поговорили… – он, прищурившись, глянул на Медведя. – Или и тебе налить? Феофан говорил, вместе вы вчера что-то праздновали, но по тебе и не скажешь. Хотя с вашим греком и впрямь, только под пиво говорить… Бочонка после третьего… Иначе головой повредиться недолго. Зато с нашим бояричем они друг друга поняли. Феофан велел тебе передать, чтобы и ты с ним беседовал.
Медведь перевел взгляд на Мишку, отчего у того появилось отчетливое ощущение, что его деликатно, но очень тщательно и профессионально ощупывают с пяток до макушки. Но вопроса в стиле «А это кто?» или «Это, что ль, ваш боярич?» не последовало.
– Медведем меня зови, – просто сообщил «лешак», не добавив при этом привычного «дядькой».
Пришлось представляться самому:
– А меня Михаилом.
– Ну, значит, почти тезки, – кивнул Медведь без тени усмешки. – Извиняй, что отдохнуть с дороги толком не дал. Больно дело спешное. Ещё вчера надо было, но не стал вас сразу беспокоить.
«Ага, я сейчас аж расплачусь от умиления, блин! Не стал он вчера нас беспокоить… Куда патрульные смотрят, ети иху?! Расслабились тут, пока нас не было – ходи, кто где хочешь, бери, что хочешь, а они ушами хлопают, как слоны гамбургские! Стерв куда смотрел?! Хотя, он в Ратном сейчас… Нет, вот разберемся с делами, заставлю его всех, включая купеческих, мордой по кустам до кровавого поноса возить, пока следы, даже скрытые, читать не научатся!
Дожили – сотня по всему лесу заболотных гостей ищет, а они тут чуть ли не светские приемы устраивают! И мажордом, в камуфляже вместо ливреи, под сугробом. А волхвы они, похоже, совсем не боятся – как нет ее…
Это он нарочно так дело хочет повернуть, что вроде как мы у него в гостях? Нет уж, это вряд ли. Значит, кто на пенек сел, тот и хозяин? Ну-ну…»
Мишка уселся поудобнее, широко расставил колени и, опершись о них ладонями, слегка наклонился вперед, решительно взял разговор на себя:
– Ну, что у тебя за дело такое спешное, что ты грека аж у Мироновой охраны умыкнул да нас тут на морозе дожидаешься? – оглянулся на замершего на краю поляны «лешака». – А костерок-то и впрямь теперь можно разложить. Замерзли твои орлы, небось, под сугробами сидючи.
– Ничего, они у меня привычные, – Медведь шевельнул бровью в сторону своего подчиненного, и тот беззвучно растворился в лесу. – Да и некогда сейчас нам у костров рассиживаться – такое варево без огня закипает… Не обжечься бы, расхлебывая. Значит, глянулся тебе наш грек?
– Так он не девка, чтоб мне на него любоваться, – хмыкнул Мишка. – Мужей не на погляд оценивают. Учен. Такое знает, что не каждому открыто, а главное, не всякому дозволено, а рот на замке держать не умеет. Заговорит о деле – все забывает. Как он жив-то, с таким-то счастьем?
– А тебе, значит, и дано, и дозволено? – Медведь рассматривал Мишку с откровенным интересом. – И откуда ж ты такой умный тут взялся, что за раз постиг то, что Феофан знает?
– Откуда взялся, там уже нет.
Мишка понимал, что ведет сейчас себя по здешним меркам более чем вызывающе – отроку в его годы полагалось разве что молча стоять за плечом старшего – но совершенно не собирался менять тон. Макар, к счастью, не мешал, только ухмылялся чему-то. Медведь то ли не решил, как на такую наглость мальчишки реагировать, то ли напротив – решил, а потому смотрел на него скорее с веселым интересом, чем с возмущением.
«Рассматривает, как зверушку редкую. Уж лучше бы рявкнул. Ладно, будет тебе зоопарк с циркусом!» – неизвестно с чего подосадовал про себя Ратников, продолжая дерзить дальше:
– Похоже, нашим наставникам знания из одного кувшина наливали… Но всех знаний не то что за раз – за всю жизнь не постигнешь, да они иногда могут оказаться опаснее воинского железа…
«А много ли ты сам знаешь про то, чем грек с твоим боярином занимается? Про порох, например?»
Стараясь не выдать своего пристального внимания, Мишка следил за выражением лица Медведя, но тот в ответ на его слова только согласно кивнул.
– Потому и привел, что опасно. Он у нас сейчас от ума большого и сгинуть может. Я было его у боярина в крепости спрятать хотел, за нурманами, да ведь он, как дите – не усидит… Вон, к виноделу его с чего-то понесло. С Мироновой охраной. Хорошо, я успел перехватить.
«Та-ак… Опять Мирон».
– А чего Мирон хочет? С Аристархом-то я переговорить не смог, – пояснил свой вопрос Мишка. – Что у вас тут произошло, пока нас не было?
«А не кажется ли вам, сэр, что у вашего соседа наступил закономерный кризис власти в условиях жесткой автократии, то есть, говоря языком площадей, дерибан пошел. Причем вразнос. Ближники власть не поделили, пока боярин в отъезде? Причем так не поделили, что этот ведьмин котел забурлил и из берегов вышел, аж до нас брызги долетели? Это уже симптомчик – если подковерные игры, без которых, как ни крути, никакой тиран не обойдется, переходят в такую фазу, то это значит что? Правильно – это значит, что трон этого самого тирана безнадежно потерял остойчивость, как старая плоскодонка в шторм…
Что же там у них стряслось? Всего он, само собой, не скажет, но то, что хотя бы Аристарху известно,
