Егор оказался прав: ратники разглядели знамя и озадаченно замерли на месте. Мишка послал своего коня на полшага вперед и приподнялся в стременах, надеясь, что его-то точно узнают. Это помогло: Глеб что-то коротко приказал остальным и направил своего коня к хорошо укатанному зимнику через реку – сгоревший при прошлом их визите в эти края мост так никто и не восстановил, и его останки уныло чернели из-под снега и льда.
– Михайла, позволь? – Егор чему-то довольно усмехался в усы. – Арсения пошлю – пусть успокоит, а то мало ли…
– Давай, – кивнул Мишка.
Егор молча обернулся к ратникам своего десятка, молча махнул рукой Арсению, и тот неспешно двинул коня навстречу Глебу.
Переговоры не затянулись. Ратники обменялись короткими фразами, и Глеб направился к своим, а Арсений вернулся с не менее довольной физиономией, чем у Егора, и коротко доложил:
– Сейчас Лука подъедет. Не соврал Плюха – вся сотня тут…
Пока ждали появления на том берегу основных сил во главе с рыжим полусотником, Мишка посматривал на Тимку. Мальчишка заметно волновался: ощущать себя бояричем, а тем более публично выступать в таком качестве он не привык, хотя очень старался «соответствовать». Мишка успокаивающе положил руку ему на плечо и ободряюще улыбнулся.
– Трясёт? Ты не смущайся – это у всех так с непривычки.
– Есть немного, – с легким вздохом признался Тимофей и пообещал: – Но я справлюсь! Ты не сомневайся…
– А я и не сомневаюсь. Ты привык свою работу на совесть делать, а это и есть работа. Боярская.
Увидев удивлённо открытые глаза Тимки и невольно подслушавшего их Медвежонка, Ратников продолжил объяснение:
– У всех своё дело. У мастеров – творить, у ратников – воевать, а у боярича… Вот сейчас мы точно так же Слободу защищаем, как и вы, когда Мирон хотел ее спалить. Ты же там ни разу не выстрелил, но один только твой вид и присутствие спасли Слободу. Вот это и есть дело для боярича.
Тимка ненадолго замолк, обдумывая сказанное, а потом, просветлев, уверенно кивнул:
– Ага!
– Михайла! Едут… – окликнул Мишку Егор.
Сотня двигалась неспешной рысью в полном вооружении. Лука торжественно выступал во главе, бок о бок с ним возвышался в седле незнакомый всадник. Мишка пригляделся и, к своему немалому удивлению, заметил черную рясу священника, видневшуюся из-под кольчуги.
«Батюшки-светы, три в бога душу мать! Отец капеллан собственной персоной! Ну, мужик дает! Интересно, как ему удалось убедить Говоруна в необходимости своего присутствия? Впрочем, всё в кассу – он нам тут вполне пригодится. Всё равно собирался за ним посылать».
Тем временем Лука, оценив взглядом диспозицию на противоположном берегу, обернулся, махнул рукой и отдал какой-то приказ; сотня остановилась, к полусотнику и священнику подъехали десятники. Дальше, к переправе через реку, двинулись уже только они. Мишка приподнялся на стременах, оглядел свою «армию» и, демонстративно повторив взмах руки Говоруна, отдал приказ, постаравшись, чтобы голос прозвучал достаточно громко и долетел до того берега хотя бы отголоском:
– Отроки, Егор, Медведь, Валуй, Сван, Грым с нами. С полусотником Лукой и десятниками ратнинской сотни говорить будем. Держать строй! – И послал своего коня вперед. Тимка и Славко последовали за ним, а чуть позади, в точности повторив каре из конников, окруживших Луку и отца Меркурия, двинулись остальные.
Мишка рассчитал скорость движения так, чтобы встретиться с ратнинцами на середине реки. Две группы всадников сошлись на льду и замерли друг против друга. В первый момент Мишка заволновался за здоровье рыжего полусотника: судя по его лицу, Лука был как никогда близок к апоплексическому удару. Ну, или покраснел от усилия, которое прилагал, чтобы собственноручно не придушить молодого сотника. Рыжие борода и усы перестали выделяться и побледнели на фоне багрового цвета, который приобрело лицо Луки. Мишке на миг стало боязно проделывать следующий, запланированный ещё перед выездом, номер программы: вдруг и правда Луку приложит? И так уже от щёк можно лучину зажигать, а глаза едва из орбит не вываливаются. Впрочем, и священник рядом с ним, и десятники выглядели ненамного лучше, разве что мордами не семафорили.
Но сейчас надо было использовать полученное преимущество и не дать Луке заговорить первым: бог его знает, что он в расстроенных чувствах может выдать. Потому Мишка, не мучаясь больше сомнениями, во весь голос обратился к Тимке:
– Не до́лжно нам, боярич, с гостями, да ещё со старшими с седла разговаривать. Тем более что и отец Меркурий здесь! – и величественно махнул рукой.
По его знаку с седел первыми соскочили Медведь и Сван. Подошли к бояричам и, придержав стремена, уважительно помогли спуститься на землю. Лука, словно завороженный, следил даже не за Мишкой, а за тем, как седоусый нурман с лицом, словно высеченным из камня, почтительно склонившись перед младшим бояричем, подает руку Тимке – немного бледному, в отличие от полусотника, но в целом вполне справляющемуся с торжественным моментом.
Воинственный монах, замерший рядом с Лукой, хоть и сохранил естественный цвет лица, явно боролся с желанием зажмуриться и, тряхнув головой, проверить, не обманывают ли его глаза, или на них на всех подействовал странный морок. Впрочем, закалка бывалого воина не подвела – святой отец очухался раньше Луки. И обратился не к Мишке и компании, а к Луке и десятникам.
– А мы что в седлах, декархи? Тем более мне не пристало в силу моего сана, – пророкотал он и первым стал спускаться на землю. Смерил взглядом замешкавшихся десятников и Луку и бодро вопросил, так, что Мишка едва удержался, чтобы не закашляться:
– Ну, что сидим? Кого ждем?
Луке, похоже, как раз этого и не хватало, чтобы выйти из оцепенения. Он крякнул, кашлянул и, махнув остальным, тоже спешился.
– Здрав будь, боярин Лука, и ты, отец Меркурий, и вы, десятники! – весело провозгласил Мишка, дождавшись, пока они утвердятся на ногах, и подчеркнув голосом обращение «боярин». – Вовремя вы поспели. Боярин Журавль тяжко ранен, и неизвестно, довезут ли его, боярин Данила недужен и сам лично вас встретить не мог – сына своего послал, боярича Тимофея.
Мишка положил руку на плечо Тимки и слегка подтолкнул его вперед.
– Он теперь тут и за себя, и за отца, и за брата. Но поскольку молод он, то меня как родича просил при нем быть. Говорить тебе с ним следует.
Лука обвел все ещё мутным взором застывшую на пригорке за спинами «послов» Журавлёву сотню, замер на миг на физиономии Егора, невозмутимо стоявшего рядом с Медведем, оглядел выжидательно взиравшего на него Тимку, пожевал губами и вопросил:
– Боярич Тимофей, стало быть? А это, – он обвел взмахом руки окрестности, – дружина твоя?
– Ага, – бесхитростно кивнул Тимка и, вспомнив,
