…А потом пришла пора испытать заклинание. Последние руны, начертанные рукою Эксиора К’мула.
Очень далеко от своей собственной эпохи — если он еще мог сказать о себе, что принадлежит некоему определенному времени и имеет современность, — Искатель остановил Часы Времени высоко над дворцом Эксиора и принялся изучать через сенсоры и сканеры то, что происходило внизу. Сидевшая рядом Морин теснее прижалась к нему и сказала:
— Анри, я знаю, что мир земных снов остался далеко позади — или далеко впереди — и что мы сейчас находимся в мире яви в ту эпоху, когда Материнский мир находился еще в своем первозданном состоянии, но глядя туда, вниз…
— Понимаю, — мрачно ответил он. — Тебе кажется, что мы все еще видим сон, верно? Ночной кошмар. Судя по всему, Эксиор К’мул сидит в глубокой луже. Кроме того, если наличие этого силового купола о чем-то говорит, то он должен быть еще и волшебником.
Невооруженным человеческим глазом силовой купол, установленный Эксиором, был бы неразличим, но сенсорам и сканерам Часов он представал как бледная чуть заметно вибрирующая полусфера, и замкнутый внутри нее дворец Эксиора виделся сквозь нее, будто сквозь голубой дымок или знойное марево. Сканеры также показали и разлившийся вокруг странный туман, и то отвращение, которое почувствовал де Мариньи, сразу же сказало ему о природе этой субстанции.
— Похоже, нас в очередной раз используют, — криво усмехнулся он.
— Используют?
Он кивнул.
— Нас использовали, чтобы спасти Ссссс от Гончих Тиндалоса, затем — Герона и Элдина от Гаджа или, вернее, от Ньярлахотепа, и теперь…
— Эксиора К’мула от этого… от этого противного вещества? Или это на самом деле противное существо? Я никак не могу понять, но уверена, что к природе оно не имеет никакого отношения. Насколько, конечно, я знаю и понимаю природу.
— И то и другое, — ответил де Мариньи. — Это слизь, но она имеет и форму, и цель существования, и мотивы своих действий, и всему этому обязана кое-чему, что несравненно хуже ее самой. Знаешь, что это такое? Я знаю, потому что уже встречался с ним — или еще встречусь в отдаленном будущем. В древнем Хеме оно принимало — вернее, примет — облик молодого горделивого фараона. Но у него в запасе бесчисленное множество иных форм. Здесь, в первозданной земле, оно тоже является в своем первозданном виде. Ктулху использует для достижения своих целей грубые методы, так что незачем в эту простодушную эпоху прибегать к изощренным козням.
— Ньярлахотеп! — Девушка зябко поежилась. — Снова?
— Он самый, — кивнул де Мариньи. — Ползучий хаос в те времена еще не имел формы. Переливающаяся неупорядоченная масса. Первозданная форма в первозданных землях. Не забывай, что это эпоха магии и чудовищ. А это вещество, бесспорно, чудовище. Это всеразъедающий экстракт из сознаний божеств Круга Ктулху, телепатия на грани телепортации, нечто такое, что Великие Древние посылают, чтобы отомстить или востребовать долги. Похоже на то, что Эксиор имел какие-то дела с Ктулху, а это все равно что заключить союз с дьяволом!
— Оно обгладывает стены, — заметила Морин, — и мне кажется, что купол Эксиора тончает и слабеет прямо на глазах. Мы можем попасть внутрь?
— Полагаю, что да. Большинство преград на Часы Времени не действуют. Они специально были сконструированы, чтобы преодолевать почти все: пространство, и время, и все плоскости и углы между ними и за пределами. Сейчас узнаем…
Он разглядел К’мула в кабинете на башне, провел Часы в обход через пространство-время, и они образовались из мерцания воздуха в великолепной комнате, где лишь мгновением раньше волшебник произнес вслух свои руны и сделал соответствующие пассы.
— Клянусь всеми владыками Тьмы! — пробормотал Эксиор, хотя из-за отвисшей от изумления челюсти слова прозвучали невнятно. Он попятился от Часов Времени, повисших в воздухе в нескольких дюймах над мозаичным полом, запнулся за что-то и шлепнулся на свое плетеное кресло. — Я призывал мертвого предка, а получил всего лишь гроб!
Но когда де Мариньи заставил Часы опуститься на пол и они с Морин, залитые пульсирующим пурпурным светом, вышли из открытой двери, Эксиор хрипло выговорил:
— Двое предков! И куда плотнее, чем любые призраки, которых мне когда-либо приходилось видеть!
Для путешественников издаваемые им звуки не имели никакого смысла, ведь он говорил на совершенно чужом для них — первичном — языке.
— Что ж, придется говорить через Часы, — сказал де Мариньи, повернувшись, чтобы вернуться в них. Но…
— Постойте! — крикнул Эксиор, на сей раз уже по-английски. — Не нужно никаких переводчиков. Я, Эксиор К’мул, — мастер рун, а что такое языки, если не руны, выраженные в словах? Магическим или обыденным образом — мне все едино, я понимаю языки и так и этак. Ваш я постиг с первых же слов.
— Потрясающе! — воскликнула, выпучив от изумления глаза, Морин. Шагнув к волшебнику, она почтительно склонила голову. — Услышали несколько слов и сразу выучили язык! Вы, вероятно, величайший лингвист всех времен.
— Соглашусь без ложной скромности, что да, — ответил Эксиор. — Такова сила моей магии — конечно, имеют значение и некоторые навыки, — которая вся без остатка содержится в той крови, которую я получил от вас, о мать всех моих предков!
Морин расхохоталась и покачала головой.
— Но я вовсе не из ваших предков, — возразила она. — Я не появлюсь на свет еще многие миллионы лет, а когда появлюсь, это случится совсем не в этом мире. Мы из будущего, Эксиор, из далекого будущего.
Волшебник на мгновение растерялся.
— Конечно, я не на все сто процентов был уверен в своих рунах, — вздохнул он. — Но чтобы так, с ног, как говорится, на голову… Вы хотите сказать, что я призвал будущих мертвых? Не моих предков, а моих потомков? Ха! Значит, от всех этих ламий и суккубов все же была польза!
— Увы, здесь вас, боюсь, тоже ждет разочарование, — сказал де Мариньи, — хотя, конечно, это зависит от вашего мировосприятия. Эксиор, мы вовсе не мертвые и вовсе не ваши потомки. Я Анри-Лоран де Мариньи, известный также как Искатель, а это Морин Нуминосская.
Эксиор остановил на нем взгляд (весьма пристальный, как отметил де Мариньи), потом перевел его на Морин. И наконец, волшебник медленно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — О, я готов принять на веру все то, что вы только что сказали, но только не по части родословной. Друг мой, посмотрите на себя, а потом на меня. И вы уверяете меня, что я не ваш предок? Тут я просто не могу ошибиться: несмотря на все разделяющие нас годы, мы с вами похожи, как два лепестка одного цветка или два клыка одной собаки! И уж
