– Пали! – снова крикнул командир стрелков.
Достигнув пехотного ежа, татары не решились идти на пики. Закружились вокруг, выискивая слабые места.
Но стрелки не зевали и, пролезая между пикинеров, били со своих пищалей. Больно и сильно. Особенно на такой поистине смешной дистанции. С двадцати шагов из длинноствольного оружия во всадника промахнуться непросто. Разве что совсем по дури.
Налетев и «омыв» пехоту, словно поток воды камень, татары немного покружили и отошли обратно. Они не могли проломить пехотный порядок. Можно, конечно, было засыпать все стрелами. Но тут и Великого князя могло убить случайно. Много ли ребенку надо? И стрел потребовалось бы очень прилично. Вон пикинеры, словно сариссофоры[31] Александра Македонского, имели на предплечье по небольшому круглому щиту. Все в крепко стеганной одежде. А кое-кто уже и в доспехах, странных, но добрых[32]. В общем, пехота пехотой, но возни предстояло много, и результат выглядел, прямо скажем, неопределенно.
Видя замешательство противника, Иван громко и отчетливо кричит:
– Вперед!
Нужно было пользоваться тактической обстановкой и брать инициативу в свои руки. Всадникам требовалось дать понять, что пехота абсолютно уверена в себе и своих силах, даже если это не так.
Послышались голоса командиров рот. Крики. Барабан сыграл проигрыш, привлекая внимание личного состава и настраивая на нужный лад. После чего перешел на мерный маршевый ритм. А вместе с ним и все каре, слегка оплывая геометрически, двинулось вперед. Медленно. Осторожно. Но пошло. Пехотинцам очень не хватало практических навыков. Их муштра только начиналась. Однако они справились, они смогли, соблюдая столь непростое построение, пойти вперед в полевых условиях, не превратившись сразу в беспорядочную толпу.
Командир казанского отряда не знал, что делать. От его трех сотен осталось едва две. Шесть залпов полурот оказались крайне болезненными. Атаковать вновь этого ежа? Но как?! Отступить? Признать, что они, уважаемые люди, обломали зубы о вонючих крестьян? Позор! Этого никто не поймет!
И тут произошло то, что должно было произойти при слишком слабой выучке пехоты – каре сбилось с ноги и разорвало строй. Сразу же образовался приличный разрыв, чем татары и воспользовались немедленно.
Атака! Решительно! Резко! Лихо!
– Пали! – громко разнеслось над полем. И залп полусотни стрелков ударил по летевшей в развал строя пикинеров коннице. Залп лег кучно. Больно. Идущие за головными всадники оказались вынуждены замедляться и объезжать полетевших на землю лошадей. Пуля в грудь ведь их убивала не сразу. Вот в агонии и бились, непрестанно молотя ногами воздух и всех, кто подворачивался.
– Пали!
И вновь ударили стрелки, окончательно срывая атаку конницы, вынуждая ту расходиться и вновь обтекать каре.
Командира казанского отряда убили. Он шел на острие атаки. Поэтому всадники, крутанувшись вокруг каре всего один раз, стали отходить. Стихийно. Тем более что усилиями Великого князя боевой порядок его пехоты был уже восстановлен. Строй сомкнулся. Шанс был утерян. Поле боя оставалось за восьмилетним Ваней и его «вонючей чернью»…
Это был первый бой! И его, и их. Но если у Ивана Васильевича все было в порядке с психикой, то посадских и крестьянских откровенно трясло от эмоций. Они-то воспринимали все эти игры как забавы охреневшего князька, бесящегося с жиру. И не более того. О том, что их действительно готовили для войны, они даже и не пытались думать. Глупость же очевидная. И все вокруг о том болтали, кроме отдельных дурачков иноземных. А тут… не только выстояли перед воинским сословием, но и победили разгромно. ПОБЕДИЛИ!
Подъем настроения и боевого духа был невероятен!
В обед третьего дня после сражения пехотный батальон вышел к Потешной слободе. С барабанным боем и песней. При нем было три десятка трофейных лошадок татарских, навьюченных доспехами, оружием и прочим ценным имуществом, взятым в бою. К большей части были прилажены импровизированные волокуши со своими ранеными. Убитых похоронили на месте, ибо по жаре везти их куда-то было рискованной забавой.
Плюс с десяток пленных плелись пешком.
Юрий Васильевич Глинский, назначенный оберегать племянника, изрядно перепугался от этой новости. Сестра у него была сурова и могла не простить небрежения поручением. Ведь если появились трофеи и пленные, то был бой. А значит, он прозевал свое дело… Юрий задергался в панических метаниях. Что делать? Куда бежать? Простит ли она его?
Сама же Великая княгиня, узнав о происшествии, немедленно выехала в расположение Потешной слободы. Ее натурально трясло! Сын, ее единственный сын и наследник, мог умереть! Да, имелся меньшой Юрий, но у того с головой были сложности. Словно зверь дикий рос, добрый, ласковый, но лишенный человеческого разумения[33]. В общем, успокоилась Елена Васильевна, только заприметив издали сына своего, верхом восседающего да горделиво приосанившегося. И только она перевела дух, как место ужаса заняла ярость. Кто посмел напасть?! Куда смотрел ее брат?! И где он сам, кстати? Да и вообще – что это за бардак?! Она сейчас им тут всем устроит кузькину мать! А потом догонит и добавки отмерит!
Глава 5
1539 год – 7 июня, Виндзорский замок
Иван Федорович Овчина Телепнев-Оболенский несколько взволнованно покачивался из стороны в сторону, ожидая аудиенцию английского короля…
Посольство не задалось сразу.
Собственно, Телепнев-Оболенский начал переживать после внезапной смерти Василия Васильевича Шуйского Немого. Ведь перед этим пришли сведения о смерти Андрея Михайловича Шуйского. Странно все это выглядело. Да, обвинить Елену Васильевну в их гибели напрямую было невозможно. Но мрачный осадочек все одно остался. Особенно на фоне смены парадигмы посольства.
Да, был утвержден новый глава этой торгово-политической делегации. Но вместе с тем Елена поставила ему четырех заместителей, принимающих командование по мере выбывания «впередиидущих». И продублировала все документы для каждого заместителя. Мало того – приказала им плыть всем на разных ладьях и держать при себе свои комплекты документов.
Вся аристократия, участвующая в посольстве, почувствовала близость смерти. Ведь если раньше это дело казалось туманным, но относительно безопасным, то сейчас вдруг обрело очень неприглядный вид. Но отказаться Телепнев-Оболенский не решился, как и все остальные. Очень уж ловко Елена Васильевна обыграла гибель кузенов Шуйских. Боярская дума увеличилась вдвое, приняв в себя плеяду родов, вынужденных извечно сидеть на вторых-третьих ролях по местническому праву. А купцы оказались для нее так и вообще лучшими друзьями. Особенно после учреждения этого Северодвинского товарищества. Та же Ивановская сотня – это значимая сила в масштабах всей Руси.
Не имея законных прав на власть[34], Елена Васильевна стала полноценным и очень влиятельным правителем. Настолько, что Телепнев-Оболенский стал задумываться о своей судьбе. Конец их теплых и насквозь взаимовыгодных отношений отчетливо
