Опоздавшие к лету

ноги перестали чувствовать и чувствоваться, если он касался рукой туловища, то это было как прикосновение постороннего предмета. Когда его больно ударило волной обо что-то большое и твердое, он никак не мог потрогать то, обо что его било. Наконец это ему удалось. Обросшая водорослями и мидиями шершавая стена, уступ шириной в ладонь, арматура – слава богу, не торчит, загнутая… он поймал прут рукой, держась за него, встал на выступ, скользко, но стоять можно, можно стоять, выпрямился – немыслимая боль между лопатками, как ножом полоснули! – постоял, переводя дыхание, пошарил свободной рукой – и нашарил верхний край стены. Попробовать?… Если бы не так устал, то и не раздумывал бы… Пальцы, кажется, держались крепко. Эрик наступил одной ногой на арматурину, за которую держался, второй рукой ухватился за верхний край стены, подтянулся – внутри все зазвенело – и лег грудью на шершавое неровное ребро, пошарил руками перед собой, за что бы ухватиться, ухватиться было не за что, тогда, обдирая локти, дернулся несколько раз – и повис, теперь край стены был под животом. Перевел дыхание, отдохнул, попробовал закинуть ногу – резануло в паху, нога не поднималась. Снова пришлось ползти на локтях, потом, ворочаясь с боку на бок, подтягивать ноги… на суше телу приходилось куда тяжелее, чем в воде… Ветер был холодный, пронизывающий, Эрик свернулся в калачик спиной к нему – и провалился куда-то. Во сне он страшно мерз, поэтому ему снился то снег, то лед – будто он вморожен в лед и не может шевелиться. Проснулся он от яркого света, бьющего в глаза. Солнце взошло над морем. Эрик с огромным трудом оторвал голову от бетона – каждое движение давалось через боль – и огляделся. Бетонный островок, десять на десять, рядом – что-то вроде геодезического знака из толстых ржавых труб выступает из воды, и берег – далеко, боже мой, как далеко берег и город на нем – и лодка, нет, катер – идет сюда… Снова он очнулся в катере – лежал на чем-то мягком, укрытый одеялами, рядом сидел человек, человек что-то спросил, Эрик услышал слова, но не понял их смысла. Потом – на берегу, его несли, и ветви деревьев проплывали над ним. Потом – на кровати, тепло, сухо, не качает, ничего не болит, кто-то в белом сидит рядом.

– Как вас зовут?

– Эрик, – говорит Эрик и не узнает своего голоса.

– А фамилия?

Эрик силится вспомнить, наконец вспоминает:

– Томса. Эрик Томса, улица Капитанская, дом семь, квартира девятнадцать. Студент университета, факультет естественных наук.

– Что с вами случилось?

– Я шел с вокзала… что-то случилось? Ничего не помню. Где я?

– В больнице. Вас сняли спасатели с волнолома. Вы много времени провели в воде. Вы помните это?

– Нет.

– У вас на голове был мотошлем. Вы ехали на мотоцикле?

– Я не помню, – говорит Эрик беспомощно. – Я шел с вокзала… и все.

– Понятно, – говорит человек и встает. – Хотите спать?

– Наверное, – говорит Эрик. – Хочу.

– Спите, – говорит человек, и Эрик засыпает.

Пошел дождь, перестал и опять пошел – мелкий, злобный, холодный. От него никак нельзя было укрыться, Эрик ерзал, ворочался, наконец проснулся. Капли били по дребезжащему подоконнику. Был уже, кажется, вечер. Сразу засосало под ложечкой – и от голода, и от чувства, что что-то осталось несделанным. Эрик осторожно встал. Ноги держали, хотя и ломило во всех суставах, да и мышцы гудели, как провода под ветром. В палате была еще одна койка – пустая, даже без матраца. Туалет был здесь же: туалет, умывальник и даже душ. Эрик стянул с себя пижаму и пустил самую горячую воду. Струи проникали до самой селезенки, вымывая из организма последние воспоминания об утреннем холоде. Он растирался шершавым полотенцем, когда дверь палаты открылась.

– Больной! – сказал чей-то полузнакомый голос. – Ты куда пропал?

– Иду! – откликнулся Эрик.

Он влез в пижамные штаны и, запахивая куртку, вышел из душа. На незастеленной кровати сидел худощавый, не слишком молодой – за сорок – человек с запоминающимся лицом: огромный выпуклый лоб, переходящий в лысину, живые глазки за очками, слегка приплюснутый нос, светлые усы и бородка – светлые, редкие и не слишком обязательные, а потому, наверное, и неухоженные. Была на нем светло-серая рубашка с короткими рукавами и застиранные до белизны джинсы.

– Полное выздоровление? – поинтересовался он, и Эрик вспомнил этот голос: когда он просыпался, голос задавал вопросы.

– Вы доктор? – спросил Эрик.

– Да, – сказал тот. – Про вас я уже все знаю. Меня зовут Леопольд Петцер, я доктор медицины, психоневролог. Мы сейчас находимся в больнице Общества спасения на водах – я у них изредка консультирую, сегодня в частности. Пока вы тут спали, я попытался восстановить события вчерашнего вашего дня… Эрик! Слушайте, можно говорить вам «ты»? Так лучше… Значит, дела обстоят… мм… есть одно обстоятельство, я скажу еще какое, которое заставило меня тобой заинтересоваться. Так вот: все, что я делал, я делал по собственной инициативе, и только. Что бы я ни узнал – дальше меня дело не пойдет. Без твоего, разумеется, согласия. Ни полиция, ни сам Господь Бог не узнают от меня ничего. Можешь мне не верить, можешь запираться – тогда я тебе не сумею помочь. А тебе нужна помощь, не так ли? Ладно, ты пока думай, а я буду говорить. Значит, по порядку: в седьмом часу вечера Эрик Томса вышел из дома, одетый несколько теплее, чем того требовала погода. За два часа до этого девушка Эрика Томсы вышла из его квартиры в весьма расстроенных чувствах. В восемь часов Эрик приходит к матери своего близкого друга и узнает от нее, что друг погиб, а через десять минут выбегает вон. Наконец, в двенадцать часов ночи его видят на вокзале, он чем-то расстроен, говорит, что провожал подружку, и уходит куда-то. Наконец, в семь часов утра его снимают с того, что называется волноломом – на самом деле это конец одной из канализационных труб, но сейчас это не важно, – так вот, его снимают с этого волнолома в километре от берега, снимают в бессознательном состоянии, причем на голове у Эрика Томсы шлем, принадлежащий некоему Алексу Ференцу, без определенных занятий, который ночью подвергся – я говорю об Алексе – нападению банды неизвестных подростков и получил легкие телесные повреждения. Наконец, в найденной на берегу сумке обнаружены документы на имя Эрика Томсы и железнодорожный билет на поезд, отходивший в двадцать три сорок… денег вот, к сожалению, не оказалось… Далее: поскольку Эрик Томса был, так сказать, слегка заторможен, то черепно-мозговая травма у него не исключалась, и ему был сделан рентгеновский снимок черепа… и вот, Эрик, увидев этот