Поднимаем…
Нет, рука лишь напряглась, силясь развернуться еще больше – ладонью наружу.
Понял.
Он сделал усилие в том же направлении – развернуть ладонь, – и рука тут же взлетела вверх и упала за головой.
Уже кое-что…
После нескольких попыток ему удалось поднять руку из-за головы и задержать ее напротив лица.
Он был готов ко всему – кроме того, что увидел. Это была его рука. Просто испачканная чем-то, не вполне еще послушная – но ничуть не изменившаяся. Небольшая кисть, коротковатые пальцы с квадратными ногтями, сине-розовый шрам от недавнего ожога… Ноэль перевел взгляд на Джиллину. Тот вновь ожил, поправил ремень, спросил:
– Я тебе пока не нужен?
– Нет, – выдохнул Ноэль.
– Если что – позови. Я тут рядом.
Ноэль, скосив глаза, смотрел ему вслед. У Джиллины было что-то не в порядке с походкой. Прямое туловище уплывало, а ноги подволакивались за ним, не всегда касаясь пола. Ноэль снова посмотрел на руку. Рука тряслась, и он не знал, что нужно сделать, чтобы остановить ее. Рука тряслась все сильнее и сильнее.
Все силы уходили на то, чтобы не закричать.
Потом вдруг поднялась левая рука, обрушилась сверху на правую и прижала ее к груди. Ноэль чувствовал, как медленно затухают судороги и толчки.
Откуда-то пришел холод.
Я чист, подумал Ноэль. Стас сказал, что я чист. И Меестерс говорил что-то подобное. Он говорил, что меня надо заново учить видеть. А это значит… это значит…
Это значило только то, что сейчас он видел мир таким, каков он есть.
Холод усиливался.
Тоун Александр Джаллав– В сущности, этот мир рушится под собственной тяжестью, – сказал сидящий напротив Джаллава старик, передвигая какую-то фигуру на доске. – Все, что делаем мы, – это лишь попытки увернуться от обломков.
Джаллав позволил своему носителю сделать ответный ход.
– У нас не возникло впечатления, что здешние процессы ведут к неотвратимому фатальному исходу, – сказал он.
– Ведут, – сказал старик. – Истощение биосферы уже перешло критическую точку. Через тридцать лет стали бы проявляться эффекты третьего-четвертого порядка. Вам, к счастью, это незнакомо. Взрывное развитие наиболее приспособляемых, наиболее агрессивных форм жизни. И в результате – формирование примитивного злобного божества. Которое создаст еще более примитивный и злобный мир. И так по нисходящей – до воплощения зла.
– Если вас послушать, – сказал Малигнан из-за плеча Джаллава, – вы заботитесь только о добре. А если присмотреться к вашим методам…
Малигнану в носители досталась женщина. Может быть, поэтому он слегка нервничал.
– К нашему глубочайшему сожалению, Создатель не оставил нам других методов. – Старик сделал очередной ход. – И либо мы ничего не делаем и соглашаемся с распространением зла, либо творим малое зло, чтобы избежать большого. Третьего не дано.
– Не знаю… – Рука Джаллава повисла над доской. – Я не берусь спорить об обстановке в целом – но этот мир я бы попытался спасти. И вам, и нам известны его проблемы, и вы, и мы достаточно сильны, чтобы их разрешить. Наша этика требует бороться за жизнь больного до конца.
– Это достойно уважения, – сказал старик. – Но представьте, какой была бы ваша этика, если бы больной, вместо того чтобы просто умереть, превращался бы в мерзкое опасное чудовище? В древности наша раса была подвержена такой болезни, – сказал он и посмотрел на Малигнана.
– И вы убивали больных? – спросил Малигнан.
– А как бы поступали вы? – спросил старик.
Джаллав в молчании сделал какой-то ход.
– Есть все признаки того, что этот мир поражен подобной болезнью, – продолжал старик. – Когда вы шли сюда, то обратили, наверное, внимание на то, что этот город просто скучен. Голые стены, слишком широкие улицы, одинаковые люди. У радуги здесь четыре цвета. Если так пойдет дальше, в этом мире останутся лишь прямые углы, несколько оттенков серого и две сотни слов в языке. Причем люди изменений не заметят. Подавляющее большинство из них.
– А те, кто заметит?
– Им будет очень плохо. Но они ничего не смогут объяснить. Смешно жалеть о том, чего нет в природе.
– Очень знакомое чувство, – сказал Джаллав.
– Ничего удивительного, – сказал старик. – Все чисто технологические миры подвержены этому процессу. Инфляция образности.
– А ваш?
– Наш мир не чисто технологический.
– Объясните, пожалуйста.
– В свое время, около десяти тысяч лет назад, наш мир прошел через эту стадию. Правда, нам повезло. Видите ли, наша раса способна к эмпатическому общению. И нам удалось сохранить контроль за ситуацией. Правда, это стоило нам двадцати миллиардов жизней на протяжении тысячи лет. Но в конце концов нам удалось найти свое место в преображенной биосфере, а ей, в свою очередь, удалось приспособить нас к себе. Божество нашего обновленного мира оказалось мудрым и светлым и создало такой прекрасный мир, как Сартас…
– Извините, – сказал Джаллав, – вы уже не в первый раз говорите: божество. Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду божество. Создателя. Других названий я не знаю. Того, кто создает миры.
– Кто создает миры… Это – в прямом смысле?
– Конечно.
– То есть мир создает божество, а божество затем создает другой мир? Я правильно понял?
– Абсолютно правильно.
– И так – до бесконечности?
– Не знаю. Возможно, да. Предела пока не положено.
– И все миры – в одном месте?
– Не понимаю вопроса. Вы же перемещаетесь из мира в мир. В одном они месте или в разных?
– Я имел в виду: один мир приходит на смену другому или все они существуют совместно? Но я уже понял. Скажите мне вот что: как именно в мире появляется божество?
– Это очень долгий процесс. Все живое, общаясь меж собой, создает некую идеальную субстанцию, которую мы называем «цаас». Чем теснее и интенсивнее общение, тем плотнее цаас. Когда в него включаются люди, цаас приобретает сходство с разумом. Он начинает активно познавать мир. Естественно, создает свое представление об этом мире. В какой-то момент это представление становится достаточно завершенным, чтобы начать самостоятельную жизнь. Возникает новый мир, в нем тут же образуется свой цаас. Поскольку представления о мире всегда отличаются от самого мира, то вновь образуемый мир отличается от предыдущего – на характер божества…
– Минутку… Получается, что божеству достаточно вообразить – и появляется новый мир?
– В определенном смысле – да.
– И мир существует в воображении божества?
– До тех пор, пока не станет способен к самостоятельному существованию.
– А потом?
– Потом он просто существует. Я не могу понять, о чем вы спрашиваете?
– Образовавшийся мир – он тоже идеален?
– Нет, конечно. Он вполне реален. У него свои законы…
– А вещество? Материя? Она откуда берется?
– Когда цаас осознает, что мир вещественен, что у материи есть свойства, существенно влияющие на основы мироздания, он вводит эти свойства в свои представления. Таким образом, возникающий мир тоже становится материальным… Цаас не осознает, что творит мир.
– Мы не поймем друг друга. Или поймем, но не скоро. Давайте вернемся к этому конкретному миру. Вы хотите в первую очередь предотвратить появление,
