Опоздавшие к лету

дает указание лечить от тифа, а пока что таких указаний не было, поэтому здесь не тиф, а простуда, малярия или отравление. Потом он вернулся, когда рядом с ним сидела Брунгильда и думала, что ее никто не видит; лицо Брунгильды было некрасивое и почти старое, уголки рта опустились, а на отяжелевших веках видны стали лиловые жилки. Брунгильда не знала, что ее видят, поэтому по ее лицу было легко понимать, что она думает, и мысли ее были такие же усталые и некрасивые, как и ее лицо. Петер тоже был в этих мыслях, и даже не он сам, а карикатура на него: этакий брезгливый ломака, чистоплюйчик… и в то же время он был все-таки отдельно от остальных, которым от Брунгильды нужно было только одно… он да еще Шанур, но Шанур был не окарикатурен, а наоборот… боже ты мой, подумал Петер, что же я натворил, я же видел, но я хотел как лучше, ладно, это мы исправим, хоть это-то можно исправить, завтра же, завтра… Он задохнулся от жалости, он захотел сказать или как-то по-иному дать понять Брунгильде, что любит ее и желает ей счастья, но не удержался в этом мире и снова оказался на дне реки, на белом, спекшемся в бетон песке.

Он пролежал в бреду двое суток, потом быстро пошел на поправку, но в день, когда привезли то, что осталось от Эка и Летучего Хрена, Петер был еще очень слаб.

Их нашли только потому, что хорошо искали. У полковника Энерфельда, в которого сразу после смерти превратился Летучий Хрен, было много сильных друзей, они-то и организовали поиски, когда полковник не вернулся в назначенный срок. Полугрузовичок нашли на Плоскогорье, километрах в шестидесяти от стройки, причем тридцать километров из этих шестидесяти – в сторону от шоссе. Там, в развалинах древнего греко-православного монастыря, и наткнулись на сожженную машину с двумя трупами на сиденьях. Шофер и полковник были приколоты к спинкам сидений офицерскими кортиками – кортиками саперных офицеров со скрещенными топориками на темляках.

– Садитесь, лейтенант, – сказал Петер лейтенанту-десантнику, который доставил тело. – Садитесь и рассказывайте все. Извините, я просто очень слаб, переболел чем-то странным…

– Сверх рапорта – ничего, господин подполковник, – сказал лейтенант. – Каких-либо следов мы не обнаружили.

Петер покивал.

– Только два трупа, – сказал он полувопросительно.

– Так точно, – сказал лейтенант.

– В машине было трое, – сказал Петер.

– Только два, – сказал лейтенант. – На переднем сиденье.

Петер вспомнил очень отчетливо, как именно садились они в машину: Шанур на переднее сиденье, Летучий Хрен – на заднее, он всегда ездил сзади, потому что там можно было поспать.

…могли остановить под видом патруля и потребовать старшего по званию пересесть вперед, и Шанур мог схватиться за пистолет, и его застрелили на месте и бросили – там масса мест, куда можно бросить труп, и никто не найдет, скажем – в обломки машины или самолета, а потом Эку приставили пистолет к затылку и полковнику тоже, и полковник возмущался, но ему отвечали: приказ, начальство разберется, – а потом обоих прикололи кортиками к сиденьям, облили бензином и подожгли…

– Должен быть еще лейтенант, – сказал Петер.

– Не было. Мы вернулись к дороге по их следам.

…диверсанты просто убили бы на месте всех – и дело с концом. А ребятки майора Вельта не стали бы загонять машину в глушь и прятать, и сжигать тоже не стали бы, им нужен внешний эффект, причем такой, чтобы все догадывались, чьих рук дело, а доказать не могли…

– Ну а груз? Там же был полный кузов.

– Ничего, – сказал лейтенант. – Кузов был пуст. Неужели все-таки советник? Так…

– Спасибо, лейтенант.

– За такие дела благодарить нельзя.

– Вас накормили?

– Нет. Но мы уже уезжаем.

– Пятнадцать минут. Сейчас все будет.

– Простите, подполковник, – приказ…

Приказ есть приказ, приказы не обсуждаются, даже такие приказы, каких вовсе не бывает, – например, приказ отбыть из расположения части без обеда, и тем не менее приказы следует выполнять, значит, и те приказы, которых никто не отдавал, потому что никто не мог предвидеть такую ситуацию, когда, допустим, приглашают пообедать после достойного выполнения задания, и очень легко сослаться на приказ, если обедать почему-то не хочешь, точнее, не хочешь обедать здесь, с этими людьми, и никто не обидится, все поймут, что приказ есть приказ, приказы не обсуждаются, тем более приказы, отданные самому себе… Но почему, лейтенант? Что мы, прокаженные, что ли? Ты явно брезгуешь, лейтенант… или опасаешься? Ни черта не понимаю, подумал Петер, ни в чем ни черта не понимаю, кто и за что их убил, – подозреваю, да, подозреваю, но ведь доказать не могу и не смогу… и при чем тут этот лейтенант?… Ах господи, чем голова занята… Где Шанур? Вот что нам надо выяснить и решить, вот в какую точку надо бить: где Шанур и что с ним? Но для этого надо понять, кто напал и почему, и круг замкнулся, все совершенно непонятно, я насмотрелся здесь таких запредельных штучек, что всякая, самая шальная версия может оказаться правильной, всякая, любая, выбирай любую и крути ее как вздумается…

Взять советника, подумал Петер, взять… я, Камерон, Брунгильда – Брунгильда в таком деле стоит двоих, – взять… приставить пистолет к виску… а дальше что? Все. Все… Надо же, ничего не придумывается…

Ладно. Будем исходить из того, что он жив и захвачен. Кому он может понадобиться? Почему захватили именно его? Если это шутки советника, то, может, ему понадобился личный оператор – так сказать, взамен меня? А? Он ведь о Шануре имеет весьма поверхностное представление – зеленый лейтенантик, не более того… это хорошо… это было бы замечательно, просто замечательно. Но слишком уж просто…

Но кто-то же захватил пленку! А если пленка была главной целью, а Шанур, так сказать, побочной? Допустим, его захватили для чисто технических нужд – управляться с проектором, скажем? Ну-ка… А? Что?

– Пойдем, Петер. Пойдем, не надо тут стоять.

Это был Камерон. Петер огляделся вокруг: он стоял над обрывом, на открытом месте – сам не помнил, как сюда пришел.

– Да, – сказал Петер. – Пойдем, конечно.

– Решили здесь хоронить, – сказал Камерон. – Могилу уже роют.

– Я найду кто… найду, понимаешь? – Петер покачнулся, Камерон поддержал его.

– Вряд ли, – сказал Камерон. – Такая каша…

– Я найду, – повторил Петер.

– Ну и что? – сказал Камерон. – Что из того, что найдешь? А-а! – Он махнул рукой. – Ищи.

– Он не был твоим другом, – сказал Петер.

– Да разве в этом дело? – сказал Камерон.

– А как же тогда быть? – сказал Петер. – Рукой на все?

– Ему уже не поможешь, – сказал Камерон.

– Есть еще Шанур, – сказал Петер.

Камерон молча пожал плечами.

– Я ведь тебя ни о чем не прошу, – сказал Петер.

Камерон опять промолчал.

– Можно подумать, что тебе все равно, – сказал Петер. – Что ты только и хочешь…

Камерон