Персонажи энергично сдернули меня с топчана и придали вертикальное положение.
– Стоит на ногах – и то добра… Замордовали пана, песьи выродки… Проклятье на все их семейство! Пан де Бюсси, слышите меня? Я – Зенон! Пшепрашам, что раньше не появился…
– Да, Зенон. Только не тряси меня.
Почему не явился и куда дел награбленное у меня, спрашивать недосуг. Главное – что они задумали?
Покорно пошел, подчиняясь сильным рукам. Только спросил у Станисласа – не попадет ли ему за побег.
– Не-е… Я за рекой. Караульный я… Руски пан заплатил.
Русский?! Ногтев, что ли?
Подвальная тюрьма почти не охранялась – держать мощный конвой ради единственного истощенного заключенного не озаботились. Два стражника лежали спящими вповалку у входа. Исходящий от них запах вина пробился даже до моего измученного носа.
Снаружи налетел мощный порыв ветра вперемешку с дождем и снегом, едва сдержал кашель.
– Куда вы меня тащите?!
Мы пересекли внутренний двор крепости. Если кто-то заинтересуется нашей маленькой группой – всем крышка. Если, конечно, в темную дождливую ночь что-то рассмотрит.
– Во дворец, хозяин. В тот самый ход, куда вы бежали с Генрихом. Ход завалили по приказу Опалинского, но мы вынули часть камней, можно пролезть.
Почему-то слово «хозяин» из уст Зенона насмешило. Если считаешь меня хозяином, где болтался полгода?
В отсутствие короля, хоть самого завалящего, как Хенрик, боковой вход нижний зал не сторожился. Спускаясь по винтовой лестнице к месту последней схватки, я трижды чуть не упал – сегодня меня одолел бы любой паж, вооруженный одной лишь палкой. Лаз мои спасители расчистили очень узкий, но мое отощавшее тело легко проскользнуло. Ясь и Зенон протиснулись с трудом, тучный Станислас не пытался. Я даже не успел сказать ему «прощай».
Черная подземная галерея, освещенная только факелом шагающего впереди Яся, показалась бесконечной, не верилось, что в прошлый раз Шико проскочил ее бегом со мной на закорках. Зенон, поддерживающий меня сзади, быстро шептал:
– Пшепрашам, пан… В таверне сказали мне, что вас повезли на смерть, потом за меня примутся, я и сбежал. За Казимижем купил постоялый двор, не серчайте, золота сейчас нет. Заработаю, видит Бог – возверну. За Яся премного благодарен, спасли его тогда. Брат, как есть, враз бы Господу душу отдал.
– Зенон, не гневи Бога, я полтора месяца провел в Вавеле перед побегом с королем, ты мог, если б хотел, меня найти. Или весточку послать через Яся.
– Мог… Но пужался я, а то призовете к ответу за золото.
– Оставь себе, заслужил. А пистолеты, сабля, метательные снаряды?
– Все сберег, пан. И кобылу вашу вывели, не сомневайтесь.
Даже Матильду? С этого места к радости освобождения примешалась тревога. Практически полное отсутствие охраны, подземный ход к нашим услугам, возвращение оружия и лошади… Так не бывает!
Мои скверные предчувствия, в отличие от ожиданий чего-то хорошего, оправдываются слишком часто.
Глава десятая
Предательство
Дежавю. Ночь, то же место на правом берегу Вислы, в темноте храпели лошади, снаряженные в дальнюю дорогу. Но тем, кто сегодня рядом, я доверял больше, чем Генриху.
Шустро подскочил человек Ногтева, накинул на мой камзол длиннополый казачий кафтан и шапку на голову. С длинной бородой я верно и впрямь выглядел казаком из европейских страшилок – обросшим, худым и жутко вонючим.
Воевода гарцевал на лошади темной масти, в его жестах сквозило нетерпение. Но я был обязан позаботиться о людях, вытащивших меня из Вавеля.
– Зенон! Вам с Ясем оставаться в Кракове опасно. Скачите со мной в Париж!
– Та не… Хозяйство у меня да баба на сносях, на Крещенье и разродится. Вы брата берите, Ясю здесь несдобровать.
В качестве слуги Ясь еще хуже, чем Зенон. Но выбор за меня сделали другие. За деревьями, окружающими поляну с выходом из подземного тоннеля, замаскированным под сарай, мелькнули факелы.
– Сдавайтесь, панове! Оружие на землю!
Зычный голос Опалинского ни с чьим не перепутать. Недолго же длилась моя свобода, не много времени я терзался сомнениями о странной легкости побега. Кто-то нас выдал, предал!
– Евсей! Дай сабли литовцам, пистолеты французу. Идем на прорыв!
В реальном мире шестнадцатого века, пусть отличном от нашего, я прекрасно усвоил: вступать в долгие переговоры и смеяться врагу в лицо перед тем, как ввязаться с ним в бой, смерти подобно. Ногтев, быстро отдавший команды казакам, явно был того же мнения.
От слабости и непривычного свежего воздуха кружилась голова. Опустился на землю, пистолеты и сумка с зарядами оттянули руки непомерной тяжестью. Помог навык, выработанный долгими повторениями: засыпать порох в стволы, забить пули в нарезы шомполом и деревянным молоточком, подсыпать порох на полки… Как жаль, что нет здесь алхимических лепешек!
Подтаскивая сумку к ногам, приполз к сосне, оперся спиной о ствол. Пистолет удалось поднять к прицельной линии только двумя руками… Не мог навести. В свете редких факелов мелькали фигуры, звенели клинки, где свои, где стражники Опалинского – сам черт не разберет.
– Тута он… Хватай!
Фигура с саблей выросла прямо передо мной… Рубануть сверху вниз несравнимо быстрее, чем спустить курок, но что-то задержало поляка. Велено брать французского смутьяна живым?
Грохнул выстрел. О нашей потасовке теперь знает половина Кракова. Пуля калибром с мой большой палец вошла человеку в низ живота, отбросив назад, отдача едва не вывернула пистолет из рук. Вспышка высветила рослого парня в мундире стражи, стоявшего сбоку от пытавшегося меня пленить. Пистолет грохнул второй раз.
Сжав зубы, чтобы не потерять сознание от приступов дурноты и слабости, перекатился в сторону, там нашлось другое дерево. Если я являюсь целью, а это более чем очевидно, стрельбой оповестил всех о своем местоположении.
– Факелы сюда! Смердячий пес только что был тут! Далеко не мог уйти!
У моего прежнего убежища мелькнули фигуры с огнем, послышались крики и ругань, когда обнаружились два тела. Сейчас точно меня найдут…
Если снова пущу в ход пистолет, буду безоружен, беззащитен! И казаки Ногтева, сколь бы ни были храбры и умелы, не сдержат такую толпу стражников.
Эльжбета даже не подумала бы стрелять и такой ценой сохранить себе свободу. Прости, сокровище мое, я вынужден быть жестоким!
Пальнул в высокую фигуру, очень надеясь, что это Опалинский. Не выждав, пока дым рассеется, ударил вторично куда-то в самую гущу поляков… И тут что-то твердое, тонкое охватило шею, рывком прижало к стволу дерева, я пытался просунуть пальцы под удавку, сражался за каждый глоток воздуха, за каждый толчок крови в голову… Тщетно… Багровые круги перед глазами сменились темнотой…
…Я в нигде и в никогда…
…Все ощущения смутные и на редкость неприятные. Будто выкручивает наизнанку и окатывает вывернутые внутренности ледяной водой. Я задыхаюсь, захлебываюсь и содрогаюсь от рвоты одновременно…
…И вдруг перед глазами вспыхнул мутный свет. Внешний мир рывками
