Отец умолкает. Пелл кусает губы. Мы сидим в тишине, и я пытаюсь переварить новую информацию, разложить ее части по полочкам.
Мне делается так тяжело! С чего же мне теперь начать? Какие задать вопросы?
– Если вы собирались вырубить Грея, – продравшись, наконец, сквозь дебри своего замешательства, говорю я, – то почему заставили меня пройти через все?
Отец вздыхает:
– Ты меня знаешь, милая. Ты помнишь, кто я, верно?
Всматриваюсь в его глаза. Да, он прав. И я помню все – в этом частично и заключается моя проблема.
– Я пока не потерял себя, – говорит он. Точно. Но только мне трудно разглядеть его сквозь осколки разбитых иллюзий. – Я лучше умру, чем позволю Волкам победить в войне. – Отец бросает взгляд на Пеллегрина. – Увы, Иден, я был вынужден принести не одну жертву, чтобы продолжать свой труд и удержаться в должности, которая дает мне возможность хоть как-то повлиять на ход событий.
– Которая дает нам возможность еще как-то повлиять, – поправляет его Пеллегрин.
Я хочу узнать больше об их плане, но не могу выбросить из головы слова о жертвах. Я многое понимаю. Честно. Но кое-что ставит меня в тупик. Почему люди видят перед собой лишь абстрактное общее благо и для скорби в их сердцах не находится даже крошечного местечка?
Совсем недавно я сама едва не стала такой жертвой – хоть ни отец, ни Пеллегрин не находят в себе сил это признать.
И что тут происходит? Отец не настолько хладнокровен. Он заботится о жизни куда сильнее, чем остальные. Он думает о других людях. Он искренне сожалеет о тех, кто погиб во время строительства.
Кофейная кружка. Цветные карандаши. Холодильник, набитый моей любимой едой. Я начинаю осознавать, что отец скорбит о том, что потерял, не меньше меня.
Наверное, его переполняет горечь. Я знаю, что он ни за что не заставил бы меня верить в его смерть просто так. И он говорит правду: он скорее умрет, чем позволит врагу победить.
Получается, что у моего отца есть чертовски серьезная причина, чтобы вести такой образ жизни.
– Ты не рассказал про свою сделку, – говорю я.
Я видела слезы отца только несколько раз. Первый – в больнице, когда мы навестили его после аварии. Последний – в бараках, когда он пришел попрощаться.
– Твоя жизнь, – шепчет он. – Они согласились оставить тебя в живых и в относительном покое, если я соглашусь с ними сотрудничать.
Он пытается спасти не только мир.
А еще и меня.
Я – снова малышка, сидящая у него на коленях, пока он читает мне вслух. Девчушка постарше, которая собирает полевые цветы и приносит их ему уже в вазочке. Девчонка, которая плачет у него на плече, когда ссорится с Эммой.
Я – уже не сирота.
70
Туман в моей голове рассеивается: если я возьму на себя вину за Грея, то останусь жива. А если выяснится, что отец поднял руку на Волка, то меня убьют – ему в наказание.
– И когда вы перестанете превращать людей в шпионов? Когда мы их исцелим? – Соскальзываю со стула и подхожу к экранам. – А Лонан… Вы его тоже обработали?
Ни отец, ни Пеллегрин не произносят ни слова. Когда я к ним поворачиваюсь, у обоих на лицах застывает одинаковое сконфуженное выражение, подразумевающее нечто вроде «мне жаль тебе говорить, но…».
– Я слушаю.
Пауза слишком затягивается.
– Что случилось с Лонаном? – начинаю переживать я. – Он в порядке?
Я почти потеряла контроль над ситуацией. Непозволительно расслабилась! Не стоило мне заботиться о собственном комфорте тут, в логове Волков!
И о чем я только думала!..
– Милая, сейчас он успешно восстанавливается после процедуры, которую перенес, – говорит папа. – Как и большинство людей.
Большинство?
– Ну и?..
За рассказ принимается Пеллегрин:
– Лонан изначально был финальной частью нашего плана, – произносит он. – Поэтому мы и вытащили Ская Кассоуэри из лагеря Нью-Порт-Изабель. Мы знали, что это единственный способ выманить Лонана. Из него вышел неуловимый пират, если ты еще не заметила.
– И мне очень жаль, – добавляет папа, – но лекарства не существует. Пелл изобрел формулу, но вожаки пока не дали «добро» на тестирование или дальнейшую разработку. Экипаж корабля, на котором перевозили Кассоуэри, скормил Лонану маленькую ложь. Ничего не поделаешь.
Я столбенею. Значит, наш «идеальный» план давным-давно провалился. В него словно выстрелили дротиком, причем ядерным.
– А я считала, что Волки хотят использовать Лонана и сокрушить Сопротивление.
– Разумеется, они этого жаждут, – соглашается папа. – Мы были крайне убедительны.
– Да их и не пришлось долго убеждать, – замечает Пеллегрин.
Мы на минуту замираем в неловком молчании.
Отец привычно отпивает из кружки остывший кофе. Да, папа ничуть не изменился.
– А-а! – вдруг восклицает он, как будто в кофейной гуще скрывался его волшебный эликсир понимания. – Ты, кажется, совсем запуталась: ты же думаешь, что мы с Пеллом собираемся использовать Лонана и прочих шпионов, которых сами и создали, чтобы уничтожить Сопротивление! Что, в принципе, не имеет никакого смысла.
Пеллегрин расплывается в улыбке:
– А мы и впрямь убедительны, да, Уилл?
– Ага, – соглашается отец, но его улыбка – лишь тень по сравнению с Пеллом. – Иден, влияние Лонана наверняка переломит ход войны. Вожаки настаивали на том, чтобы он прошел процедуру, с тех самых пор, как вбили себе в головы, что с его помощью можно подорвать Сопротивление. Они на нем помешались и хотят поскорее заполучить парня в свои лапы. Теперь ты понимаешь, что случилось бы, если б мы им отказали.
– А если вы тайные анти-Волки, то вы собираетесь использовать Лонана, чтобы помочь Сопротивлению в войне? – произношу я, пытаясь сложить все пазлы воедино.
Мой отец улыбается – теперь по-настоящему:
– Да, Иден. И мы хотим победить Стаю.
71
Отец направляется к экранам и меняет положение рычажков на панели управления.
– Лонан, ты здесь? – тихонько произносит он в длинный тонкий микрофон. – Феникс?
Несколько экранов оживают, но изображение мутное – как картинка перед глазами только что проснувшегося человека. Затем все проясняется, и я вижу одну и ту же сцену с разных ракурсов: Феникс, Касс и Лонан находятся в пустой, плохо освещенной комнате. Они настороженно молчат. Различаю позади, в углу за спиной Касса, спящую Алексу. Наверное, в мозги залезли исключительно к парням. Или, может, отец хочет побеседовать именно с ними.
Думаю, Пеллегрин научился обрабатывать «подопытных» молниеносно. Конечно, Феникс тоже не избежал участи Лонана.
Папа набирает на клавиатуре код, и каждый из трех экранов начинает слегка светиться красным. Внизу загораются виртуальные датчики и шкалы, частота пульса и кровяное давление и еще куча каких-то чисел.
– То, что вы слышите мой голос у себя в голове, совершенно нормально, – говорит
