выглядывал горб.
–?Зачем… зачем ты так? Что я тебе сделал?
Мара не поняла, о чем он, она еще не пришла в себя и с удивлением смотрела на Яна.
Он тер кулаком глаза.
Мара подошла и погладила его по голове:
–?Ну-ну, что ты? Извини, я не виновата…
–?Виновата! Без тебя не было бы ее. А теперь я люблю ее, а она, она…
Мара поняла, что он говорит о красавице на портрете, и зевнула.
–?Что ж, заказ выполнен. Вы быстро сделали работу. Вот вам чек, – она взяла сумочку и достала чековую книжку. – Завтра утром я пришлю за портретом посыльного.
Ян затих.
–?Или ты хочешь доставить его сам?
Он молчал.
Мара надела плащ, постояла в нерешительности, будто чего-то ждала, выключила лампу и ушла.
Он остался в темноте. Слышал, как удалялись шаги Мары. Когда они смолкли, он встал и зажег весь, какой был, свет. Мастерская засияла, будто солнце подошло вплотную к ее окну. Ян вымыл от крови и краски руки, залил одеколоном царапины и подошел к портрету.
Казалось, на нем произошел выброс гейзера.
Пятна крови и голубой водянистой краски покрыли ручей, холмы, солнце, – не попали только на лицо красавицы. Безмятежность и медлительная сонливость с картины исчезли, вторглись тревожность и хаос. Вопреки хаосу, надо всем царило прекрасное лицо, в котором все было гармонией.
Ян отступил на шаг и стал рассматривать картину, склоняя голову то вправо, то влево. Неожиданно заметил на полу какую-то зеленую бумажку. Поднял ее: это был чек за картину. Он вспомнил, что завтра за ней придут, и у него заныло в висках. Отдать картину… невыносимо, невозможно! Но и в равной степени невозможно не отдать ее, нарушить договор и слово.
Ян решил сделать копию.
Почти всю ночь он работал, но выходило совсем не то. Вероятно, он устал днем, глаза не схватывали линий, оттенков. Надо было бы попробовать на свежую голову. Но не хватало времени! А если бы перед ним и была целая вечность, все равно он не смог бы повторить того мгновения. Он уже создал, извлек из небытия свое творение, только такое и только тогда, и второй раз нельзя было этого сделать, как нельзя было родиться второму, идентичному Бетховену. Прошло время.
Ян порвал чек, упаковал картину, собрал этюдник, чемоданчик с вещами, закрыл мастерскую на ключ и уехал, когда вставало солнце и нежными, как пух цыпленка, лучами пробивалось сквозь шторы в спальню Мары.
Мара открыла глаза и попыталась вспомнить, что такое важное она должна была сделать сегодня. Это важное тяготило и мучило ее, как инородное тело, почему-то оказавшееся у нее в груди. Она села, взгляд ее упал на руки в пятнах синей краски, и ее осенило: портрет! Она вскочила и набрала номер бюро доставок. Никто не отвечал – было еще слишком рано. Мара приняла душ, позавтракала и позвонила снова.
Через час посыльный стоял у Мары в прихожей и объяснял, что по указанному адресу никого нет, а дверь заперта. Мара ему не поверила и отправилась убедиться лично.
Мастерская была закрыта. Жалюзи на окнах опущены.
Мера приезжала вечером, и на следующий день, и каждый день целую неделю (телефону она не доверяла) – мастерская была закрыта.
Известие о Яне она получила из газет, которые сообщали, что у него открывается выставка новых работ в Национальном дворце муз и жрецов.
Мара открыла шкаф и чемодан и стала перекладывать платья из одного во второй с тем, чтобы немедленно выезжать в столицу на открытие выставки.
В дверь позвонили – это пожаловал Марын нареченный, подтянутый, исправный и оживленный больше обычного:
–?Наконец-то, Мара! Я долго ждал этого дня! Вчера нам, наконец, заплатили по одному контракту, м-м, пальчики оближешь! И знаешь, что я сделал первым делом? Помнишь розовый особняк на набережной, который тебе понравился, когда мы гуляли в прошлое воскресенье? Так вот. Я навел справки: он продается. И я вчера внес задаток на его приобретение. А это значит, что мы можем честным пирком, да и за свадебку!
Мара вспомнила особняк с парком и ступеньками, ведущими с веранды прямо к реке.
–?Нет, – подумала она вслух, – нет.
–?Что нет? – не понял жених.
Мара посмотрела на него, как будто видела впервые: выутюженный, надушенный, глаза сияющие, как рекламы, и ей стало скучно.
–?Уходи. У меня нет времени.
–?Что? Не понял?
–?И объясняться у меня тоже нет времени. Уходи! Женись на своем особняке. Розовом.
Он втянул голову в плечи, не понимая, в чем дело. Мара, чтобы привести его в чувство, взяла с туалетного столика длинную булавку для шляпок, и молча пошла на него, держа эту булавку, как нож. Жених стал отступать назад до самой двери, открыл ее и выбежал, хлопнув дверью так, что в окнах задрожали стекла.
Мара бросила еще какие-то ненужные мелочи в чемодан, захлопнула его и отправилась на вокзал.
С тех пор, как Ян покинул мастерскую, он жил у приятеля в заброшенном загородном доме и работал с утра до вечера. Он создал серию картин на тему портрета Мары; каждую картину он забрызгал краской из аэрографа.
И вот Дворец муз и жрецов предоставил художнику два зала. В одном, огромном, с белыми колоннами, был выставлен портрет Мары, в другом, поменьше, – серия последних картин. Собралась обычная публика: непризнанная, полупризнанная и сверхпризнанная богема и кое-кто из политических персон. На женщинах сверкали фальшивые драгоценности. В бокалы разливали золотистое вино. Ян начал речь, в которой, как бы заумно он не говорил, все сводилось к тому, что плоды трудов мужчина складывает к ногам своей возлюбленной.
В зал вошла Мара. Кто-то, узнав в ней сходство с портретом, крикнул:
–?Вот она!
Все обернулись – она была боса и одета ровно так, как на портрете: в простой полупрозрачный хитон, который переживет все моды и пережил тысячелетия.
Ян молча смотрел на Мару.
Мара молча смотрела на Яна.
Публика молчала и смотрела на них обоих.
Ян сделал шаг.
–?Ян! – прошептала Мара. – Я-а-а! – закричала и побежала ему навстречу. – Ян, – остановилась перед ним, – это я.
Публика зашумела, зааплодировала; поднялись, зазвенели бокалы.
Таков был день рождения марьянизма: в жизни – союза Мары и Яна, в искусстве – нового течения и стиля.
А через несколько лет открылась выставка молодой художницы Марьяны Гвозденович.
ЛЕГЕНДЫ И ПРИТЧИ
Последний стакан водки
В деревне Похрюшкове вырыли артезианский колодец водки. Надо было провести воду в новый дом. Когда-то деда Хозяина дома отправили в Сибирь за то, что владел он тридцатью гектарами земли, выкупленными у Земельного банка, да табуном лошадей, носившимся по ним так, что пыль столбом поднималась. А теперь внук вернулся в Похрюшково, на
