Мы вышли на проселочную дорогу. Колея была неровная, разбитая, ямы засыпаны щебнем. Промерзший щебень скрипел под ногами. Воздух чистый и ледяной, словно стерилизованный. Я не взяла перчатки, и руки мерзли.
– Куда мы идем?
– К гаражам. Антоха вчера купил лучшие фейерверки на рынке, спрятал их там, в гараже у бати.
И только тут я заметила, что Антон идет с нами.
– Мне холодно, я пальцев не чувствую.
– А? А, на, вот, возьми. – Он снял варежки и протянул мне. Затем достал из кармана фляжку, отвинтил крышку. – Вот, согрейся. Давай-давай, праздник же, чо ты.
Я сделала глоток, слишком большой – коньяк потек по пищеводу, как раскаленный свинец, я закашлялась.
Рома засмеялся.
– Эй, да ладно, тебе же понравилось. Сейчас привыкнешь. Чувствуешь тепло? – Он похлопал меня по спине. Потом достал из кармана фонарик и подсветил свое лицо снизу так, словно собирался рассказывать страшную историю.
– Вы все умре-е-ете, – хриплым замогильным голосом произнес он.
– Не смешно, – сказала я.
Мы шли через поле. Ночь была беззвездная и нависала очень низко (протяни руку – и коснешься), тут и там на горизонте цветочными калейдоскопами взрывались фейерверки, и заснеженный пейзаж на мгновение озарялся то голубым, то белым, то лиловым.
Слева в поле показался черный силуэт – водонапорная башня. Ракета, готовая к запуску. Рома махнул фонариком, мы свернули с дороги. Наст отливал перламутром и трещал под ногами – звук, похожий на тот, который раздается в голове, когда ешь кукурузные хлопья: «Хрррр-ум, хрррум». Было безветренно, воздух словно застыл; застыл настолько, что стало трудно дышать.
Наконец впереди показались гаражи, а чуть правее – дом сторожа.
– Эй, там свет горит, – сказал Антон.
Мы все остановились. В доме действительно горело одно окно, на первом этаже.
– Твою мать, – сказал Рома.
Его черная шапка съехала набок, в свете луны она лоснилась, как мокрая волчья шерсть. Он выключил фонарик.
Мы молча переглядывались, ожидая новой команды.
– Может, пойдем назад? – сказала я.
– Не-не, ты чего! – Рома как будто обиделся. – Я сейчас все решу. Я думал, ты хочешь побыть со мной, а ты…
– Ну ладно, прости. Просто мне холодно.
Я смотрела ему вслед – черная фигура появлялась в поле зрения каждый раз, когда ночь озаряли салюты, и снова растворялась в густой, промерзшей тьме, когда небо гасло.
– Мы замерзнем здесь насмерть. Я пальцев ног не чувствую, – сказала я и засмеялась.
Антон не ответил. Он достал из кармана карамельку и протянул мне, я отказалась, тогда он развернул ее, бросил в рот, затем аккуратно сложил фантик и убрал в нагрудный карман.
Я думала: неужели Рома и правда придумал какой-то сюрприз, специально для меня? Единственное, что смазывало радость, – присутствие Антона. Зачем брать с собой друга на романтическую встречу? Неужели Антон сам не чувствует, что он здесь третий лишний?
Ромы все не было, Антон достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну, щелкнул зажигалкой, затянулся.
– А я твоей маме расскажу, – сказала я.
– Не расскажешь. – Он выдохнул дым. Огонек сигареты сильно дрожал у него между пальцами.
Я шмыгнула носом.
– Дай мне.
– Нет.
– Ну и дурак.
В небо взмыл очередной салют – пейзаж озарился малиновым свечением. И вдруг я увидела что-то. В поле. Далеко, рядом с лесополосой. Что-то двигалось – очень большое и очень быстрое. Салют потух, и поле вновь залило черным.
– Я одна это видела?
– Что?
– Силуэт. Вон там. Что-то двигалось. Очень быстро.
– Я ничего не видел.
Он затушил сигарету в снегу. Брызнул очередной салют – ярко-зеленый. Я вглядывалась в даль, но в этот раз – ничего. Зернистый наст бликовал в свете летящих зеленых многоточий в небе. Потом: шаги – хруст наста. Оно приближалось, но уже с другой стороны.
– Все отлично! Старик спит. Уснул под телевизором. Я заглянул в окно, там рядом с диваном пустые бутылки. – Рома взял меня за руку.
– Подожди, я там что-то видела.
Он бросил взгляд на Антона.
– Я ничего не видел, – сказал тот.
И мы пошли дальше. Наст скрипел под подошвами, ноги проваливались, я вспотела, сопли замерзли в ноздрях, горло болело. Казалось, меня сейчас вырвет. Сто раз пожалела о том, что пошла с ними. Боже, какая дурацкая идея!
Дошли до гаражей. Рома начал возиться с замком. Замок промерз, и он отогревал его зажигалкой.
– Мне плохо. Я замерзла, – сказала я.
– Сейчас войдем и отогреешься, – сказал Рома. – Я заведу машину, там тепло. Покатаемся еще. Видела тачку моего бати, а? Огонь!
– Это все дурацкая затея. Дурацкая. Давайте вернемся.
– Так, перестань ныть.
В его голосе, в интонации было что-то такое. Мерзкое. Какая-то тихая, равнодушная грубость. Таким же тоном, высокомерным, раздражительным, обычно хозяин осаживает скулящую собаку.
– Знаешь что? – сказала я. – Пошел ты в жопу. Я ухожу.
Я развернулась и пошла обратно – по собственным следам.
– Эй! Ты куда это?
Ну вот, думала я, сейчас начнет просить прощения, извиняться за грубость.
Но я ошиблась.
И с этого момента все пошло наперекосяк.
Никто не стал просить прощения. Он просто схватил меня сзади за шею, словно в замок, болевой прием, и потащил обратно к гаражу.
Мне было пятнадцать, и я выросла в семье, где никто никогда даже голоса друг на друга не повышал, не говоря уже о насилии. И когда меня схватили за шею, я даже не поверила, что это происходит на самом деле, всерьез, что это не дурацкая шутка и что…
– Отпусти меня, урод!
Я попыталась высвободиться, но он сдавил еще сильнее – на этот раз так сильно, что у меня выступили слезы.
И здесь, наверно, мне стоило бы начать орать и отбиваться, но – меня как будто парализовало.
Пфффф, давай перерыв сделаем, а?
* * *Работает?
Давай я так начну: самый распространенный вопрос, который обычно слышат жертвы насилия (физического, сексуального, любого): неужели ты не понимала, к чему все идет?
Ответ: нет. В этом весь кошмар насилия сильного над слабым – его невозможно предсказать. Оно происходит внезапно, как аневризма. Вот человек стоит на улице, ждет, пока светофор переключится на зеленый – бах! – и в мозгу у него тромб забивает артерию, – и вот бедняга уже падает прямо на асфальт, бьется затылком о бордюр. Его хватил удар. Он мертв.
С насилием точно так же. Вы ошибаетесь, если думаете, что к насилию склонны только преступники и/или психопаты и что насильника видно за километр, и если ты не разглядела этого и подпустила его к себе слишком близко – проблема в тебе.
В 1966 году американские психологи Мелвин Лернер и Кэролайн Симмонс провели эксперимент. Суть простая: семьдесят две студентки наблюдали за тем, как их однокурсница выполняет тест. За каждый неверный ответ девушку били током. Студентки, разумеется, сочувствовали ей, но лишь сначала. Прошло немного времени, и их сочувствие сменилось обвинениями – ближе к концу теста студентки были уверены, что жертва заслужила удары – плохо готовилась.
Лернер и Симмонс объяснили такое поведение верой людей
