– Поверить не могу, что забыла его снять. – Персефона держала в руках кольцо. – Ты не отнесешь его за меня?
Сара взяла кольцо и сочувственно кивнула.
Персефона не нуждалась в сочувствии. Она всегда старалась служить примером для своего народа, и ей никак не удавалось свыкнуться с ролью безутешной вдовы.
– Нет, погоди! Я должна отдать его Трессе сама. Иначе это будет выглядеть так, словно я отношусь к ней неодобрительно.
– Не обязательно оно достанется Трессе, – заметила Сара, подходя к двери и выглядывая наружу. – Холлиман бросил вызов Коннигеру. Сейчас будут биться.
– Холлиман? – удивилась Персефона. – Быть не может!
Персефона присоединилась к подруге. Домик Сары выходил на заросшую травой площадку перед крыльцом чертога вождя, где обычно собирались жители далля. Между горящими у статуи Мари факелами стояли двое мужчин с топорами, проверяя ремни на деревянных щитах.
– Не похоже, что у него есть шанс. – Сара распахнула дверь настежь.
– Холлиман простой охотник, – заметила Персефона. – Коннигер был Щитом Рэглана много лет.
– Он парень крупный.
– Коннигер больше.
– Ненамного. В бою важен не только размер. Еще есть скорость и…
– Опыт? – Сара отпустила дверь и та захлопнулась.
Персефона удивленно уставилась на подругу.
– Хорошо, что бой заведомо неравный – Коннигеру необязательно убивать Холлимана. Он сдастся быстро. Мы не можем позволить себе потерять искусного охотника.
Дверь распахнулась, и вошла дочь Сары.
– Извините, что задержалась.
Брин выросла высокой и немного нескладной версией своей матери. У Сары был крошечный носик и приятная улыбка, и хотя красавицей ее никто бы не назвал, она всегда отличалась удивительной миловидностью. Обе заплетали волосы в косы, точнее, этим наверняка занималась Сара – недаром ее считали самой искусной ткачихой в далле.
Девушка плюхнулась на кровать и тяжело вздохнула.
– Что случилось? – спросила Сара.
– Эта Мэйв совсем чокнутая! И дура к тому же.
– Брин! – негодующе воскликнула ее мать.
– Не понимаю, зачем учить наизусть все, вплоть до ударений в слове и порядка следования имен в списках.
– Мэйв – необычайно талантливая и достойная Хранительница.
– Она же старая! – воскликнула Брин.
– Как и я, как и Персефона. Уверяю тебя, мы еще не выжили из ума.
– Ладно, если ты старая, то Мэйв – древняя и точно не в себе! – Брин уселась, скрестив ноги. – Она рехнулась, если думает, что нормальный человек в состоянии запомнить столько мелких подробностей. Кому какое дело, что в списке погибших воинов в Битве при Гленмуре Хэйген идет после Додена?
– Понимаю, тебе трудно удержать в памяти все, – сказала Сара. – Однако ты не должна винить в своих неудачах других. Так Хранителем не станешь. Тебе следует уделять учебе больше времени.
Брин скривилась и сложила руки на груди.
– Твоя мать права, – заметила Персефона. – Быть Хранителем не значит лишь запоминать предания. Это еще и большая ответственность. Знание традиций и законов жизненно необходимо. Понимаю, мелкие подробности вроде когда и что сажать кажутся тебе скучными, но от них зависят людские жизни! Именно поэтому Хранители пользуются глубоким уважением.
– Знаю, но… – Брин обиженно отвернулась.
Персефона вздохнула.
– Брин, я так тебе сочувствую! Сейчас ты очень молода, но в будущем станешь прекрасным Хранителем! Тебе всего пятнадцать, и времени, чтобы научиться, предостаточно. Слушайся Мэйв, делай, как велено и не спорь. Если она потеряет терпение, то вместо тебя возьмет кого-нибудь другого.
– Может, так оно и лучше, – отозвалась Сара. – Продолжишь осваивать ткацкий станок.
– Мама, ну хватит! – Брин закатила глаза, потом встала и взяла пустую бутыль из тыквы.
– Сама назвала меня старой. Когда я совсем ослабею, мне понадобится преемница.
– Я не говорила, что ты старая! Я сказала, что старая – Мэйв, потом добавила, что она древняя. Ты сама завела речь о своем возрасте!
– Отличная у тебя память, – отметила Персефона.
Брин сверкнула озорной улыбкой.
– Ты должна быть на моей стороне, Персефона! – с укоризной проговорила Сара и обернулась к дочери. – Твоя бабушка, Брингильда, открыла мне секрет изготовления рэнской ткани и…
– И ты ненавидела ткать! – закончила за нее Брин. – Ты терпеть не могла мать моего отца за то, что она заставляла тебя работать часами.
– Конечно. Я была упрямой девчонкой вроде тебя, и все-таки справилась. Я научилась ткать, и это здорово. Иначе бы ты и половина далля ходили голыми, да и что бы мы делали с шерстью, которую настригает твой отец?
– Быть Хранителем тоже очень важно. Так сказала Персефона, а ведь она помощница вож… – Брин в ужасе закрыла рот рукой, будто нечаянно наступила на едва вылупившегося из яйца цыпленка.
– Ничего страшного, – заверила Персефона, потирая палец, на котором прежде носила кольцо. – Нам всем нужно привыкнуть к переменам.
Снаружи раздалось лязганье – бой начался. Кто-то выругался, кто-то охнул. Зрители вскрикнули, потом захлопали и загудели. С глухим ударом топор стукнул по щиту. Брин помчалась к порогу, но мать схватила ее за руку.
– Не надо тебе смотреть!
– Я за водой. У нас вода кончилась, знаешь?
– Брин… – В голосе Сары прозвучало явное неодобрение.
– Я только…
Раздался недовольный гул и шарканье ног, затем треск и вопль. Зрители снова вскрикнули, только на этот раз вовсе не одобрительно. Схватка за место вождя закончилась, и началась другая битва: женщины далля пытались спасти жизнь проигравшему.
– А ну, шевелись! – крикнула Падера.
Она среагировала первой. Круглая головка, пышная грудь и широкие бедра – Падера здорово смахивала на снеговика в юбке, однако шустро ринулась вперед, обгоняя мужчин вдвое больше нее ростом. Падера была старухой, еще когда родилась Персефона, теперь же она являлась самой старой в клане Рэн. Жена фермера вырастила шестерых детей и бесчисленное множество коров, свиней, цыплят и коз. Падера постоянно выигрывала на осеннем празднике урожая, получая первые призы за самые крупные овощи и лучшие пироги. Никого более уважаемого в далле просто не было.
Услышав Падеру, кольцо сочувствующих разомкнулось. При виде места схватки Персефона вскрикнула. Нога Холлимана была в крови от колена и ниже. Мокрый от пота Коннигер пятился, едва удерживая топор. Заточенное каменное лезвие потемнело, на землю падали капли. Он смотрел на Холлимана со странным выражением на лице. Он будто чувствовал себя виноватым.
Холлиман поднялся на локтях. Выгибая спину и воя от боли, он изо всех сил пытался отползти. Вряд ли он сам знал, куда и зачем. Вероятно, проигравший не понимал, что при движении из раненой ноги хлещет поток крови, которая впитывается в весеннюю травку, окрашивая ее в ярко-красный цвет.
– Держите его! – выкрикнула Падера. – Несите веревку!
По ее команде мужчины схватили Холлимана за
