– Ого! – воскликнул отец, заходя на кухню. – Сашка политинформацию матери читает. А ты чего разоралась? – раздраженно спросил он у жены. – Сын с работы пришел, трезвый, вон бидончик принес, наверно, что-то стырил!
– Ничего я не тырил, а купил, – ответил я.
– Это на какие шиши? – воскликнула мама.
– На свои, на какие еще.
– Хватит вам, – прервал нашу беседу батя, – что там у тебя в бидоне?
– Шашлык, Гиви Амвросиевич мне оставил, – буркнул я.
Через минуту мой отец увлеченно ел шашлык прямо из бидона, даже не подогрев.
– Это я вовремя встал, – сообщил он, когда съел половину содержимого. – Эх, хорошо ара готовит!
– Да не ара он, а грузин, – поправил я.
– А какая на хрен разница, – сообщил батя. – У нас все равны: что грузины, что хохлы, даже евреи. Нынче все мы русские.
«Это точно, – подумалось мне, – через пару-тройку лет Леонид Ильич об этом объявит на всю страну. Единый советский народ, понимаешь. И самое смешное, что люди поверят. Хорошо помню, сам искренне верил в эту лапшу. Даже с ушей не стряхивал.
Вот спроси меня сейчас, кто учился в твоем классе, дети каких национальностей? Да мы об этом понятия не имели. Никому до этого дела не было. Прошло всего двадцать три года, и начали увлеченно резать друг друга».
На какой-то момент в душе возникло желание самому прирезать творца перестройки, пока он еще не в Политбюро. Но тут ход моих мыслей нарушила мама, обратившись к отцу.
– Ты, Юра, зря так говоришь. Представляешь, на нашем рынке уже человек десять грузин торгует. Куда это годится? А через десять лет их там сколько будет?
Я засмеялся:
– Мама, какие же это грузины! Они сейчас слишком хорошо живут, чтобы на нашем рынке торговать. Это горцы из автономных республик, у них там в каждом ущелье своя нация имеется и на своем языке говорит. Вот и едут к нам деньги зарабатывать.
– Ты-то откуда так осведомлен? – поинтересовалась мама. – В газетах такого материала не пишут. И вообще, я гляжу, ты последнее время моду взял с родителями спорить. Иди-ка спать, сынок. Завтра рано вставать.
– Ничего не рано, – сообщил я. – Завтра мне к одиннадцати часам нужно подойти, да и то по комсомольским делам.
– У вас там комсомольская организация имеется? – поинтересовался отец, отодвигая опустевший бидончик.
– Имеется, – вздохнул я. – Перед вами ее будущий комсорг.
– Бедный, – искренне пожалела меня мама, она сама много лет занимала такую должность и знала все тонкости этой работы, в том числе как можно сделать человека комсоргом без всяких собраний и заседаний. – Значит, все от стенгазеты до соцобязательств у тебя на шее повиснет.
– Ну, не совсем все, – попытался бодриться я. – У нас профорг девушка сообразительная, симпатичная.
– А сколько этой симпатичной лет? – сразу заинтересовалась маман.
– Не переживай, намного больше, чем мне.
– Все, хватит разговоров, – скомандовал батя. – Мне, в отличие от вас, надо на работу к восьми, так что разошлись по кроватям… Завтра с утра продолжите обсуждение комсомольской работы в отдельно взятом учреждении.
Утром, на всякий случай, отправился на работу раньше. Хоть припрятанные бутылки вряд ли кто-нибудь смог найти, я переживал, что их все же обнаружат.
Наталья Петровна особо не удивилась моему раннему появлению и сразу сообщила:
– Очень хорошо, что ты пришел пораньше. Сейчас мы проведем комсомольское собрание.
Не успел я оглянуться, как в кабинете собрались все комсомольцы, включавшие в себя четырех официанток, посудомойку и кладовщицу.
Председательствовала на собрании Зоя Гаранина, мы быстро выбрали секретаря в лице ее напарницы Зины Бахиревой. Через пять минут я был выбран комсоргом, повестка дня была исчерпана, и все хотели разбежаться.
– Нет, дорогие мои, так дело не пойдет, – громко высказался я. – Мы не обговорили несколько важных моментов. И первое – это повышенные социалистические обязательства. В такое тревожное время, когда американские империалисты угрожают существованию нашей страны, мы, комсомольцы, должны своей ударной работой помочь нашей родной коммунистической партии в деле борьбы мир во всем мире. Мы должны помогать голодающим детям Африки и ее народам, борющимся за свое освобождение от ига западных колонизаторов.
Я с удовольствием прикалывался еще несколько минут. Кто бы посмел прервать эти слова? Затем резко оборвал демагогию и, улыбнувшись, сказал:
– Короче, один всю работу волочь не собираюсь. Сейчас выберем редактора стенгазеты, потом в рабочем порядке обсудим с профоргом социалистические обязательства. Те, что висят в коридоре, – это пародия просто. Их лучше никому не показывать.
После моего выступления на короткий миг наступила тишина.
– Однако! – громко произнесла директорша. – Такой речи из уст младенца я еще не слышала. Так, товарищи, собрание закончилось, расходимся по рабочим местам. А вы, молодой человек, останьтесь, – обратилась она ко мне.
Когда мы остались вдвоем, она проникновенно посмотрела мне в глаза и спросила:
– Саша, признайся честно, кто под меня копает?
– Да вы что говорите, Наталья Петровна, какие подкопы?
– Простые, милок, простые. Какой из тебя школьник, у нас инструктора в райкоме так не могут собрание вести. А ты якобы школьный комсорг, не смеши мои седины.
«Вот блин! Перестарался», – подумал я.
– Так, Наталья Петровна, во-первых, никаких седин у вас нет, во-вторых, все очень просто проверить: позвоните в школу, уточните, кто я такой, да в конце концов у меня одноклассников полно, можно у них обо мне узнать.
Подумав, директор несколько успокоилась, действительно, вариант с засылкой стукача в моем лице выглядел совсем неправдоподобно.
Зато разговаривала она со мной сейчас не как с мальчишкой, а как с вполне даже взрослым человеком.
Воспользовавшись моментом, я изложил свои мысли по поводу дооборудования бара.
Наталья Петровна согласно кивала, когда я перечислял, что будет нужно для нормальной работы.
Споткнулись мы на магнитофоне.
– Сколько-сколько твой японский магнитофон стоит? – воскликнула она в изумлении.
– Тысячи полторы, – спокойно повторил я. – Возможно, дороже.
– М-да, задачку ты задал, – сообщила женщина, – меня в