И тут второй вьетнамец, более рослый, сказал что-то повелительно, на своем языке. И сразу опустились автоматы. Рослый (очевидно, командир) произнес по-французски:
— Сидеть здесь. Наружу не выходить. Не кричать. Тогда вы живые. За нарушение — смерть.
И махнул рукой. После чего незваные гости исчезли как привидения, оставив лишь мокрые следы на полу и ковре.
Товарищ Нгуен был удивлен. Ведь "добрых оккупантов не бывает", так учил их сам Товарищ Ван, приехавший из далекой России, "где мы три года с немцами воевали, вот это был настоящий враг, не то что французики". И эта операция была задумана именно для того, чтобы французы скорее ушли с нашей земли. "Мы не рабы — рабы не мы", эти слова учили сейчас дети в лесных деревнях, в освобожденных районах Вьетнама — поскольку эта война завершится, французы уйдут, и тогда нужны будут образованные люди, умеющие не только стрелять. А пока война идет — повторяли на политзанятиях новобранцы Вьетнамской Народной Армии (а партизанские отряды, имеющие связь с Центром, считались этой армии частью), "убей француза — сколько раз его увидишь, столько и убей". Так что у Нгуена (успевшего на своей спине познать, что такое плеть французского помещика) рука бы не дрогнула — убить и эту мадам, и ее щенков. Они ведь нас не жалели!
Но товарищ Нгуен также усвоил — во время операции, неподчинение приказу, это смерть. Для победы нужна железная дисциплина — будь инициативен, но не смей не выполнить того, что тебе приказано (и угроза твоей жизни, не оправдание), и не смей делать то, что тебе прямо запрещено! "Товарищу Вану" виднее — значит, для чего-то это было надо! И нам не обязательно это знать.
Ну а "товарищ Ван", в иной жизни Бахадур Сулейманов из Самарканда (два года на фронте, включая осназ, "смоленцевские" курсы, и вот, с сорок седьмого здесь, в сорок девятом лишь домой на полгода отзывали, опыт записать и обобщить) жалостью к врагу не страдал никогда. Если эта акция, против гражданских французов, была одобрена в штабе, о чем спорить? Хотя вспоминалось, как еще в обучении у Смоленцева, дружок, который у Ковпака воевал, рассказывал, как было у них в рейде:
— …и ворвались мы в тот госпиталь, охрану порешив. Раненых фрицев тоже добили — они ведь наших не жалели? Но в одной палате у них роженицы лежали, немки. Мы туда, ну визг, крики — и тут Карпенко, ротный наш, сказал, "а с бабами мы не воюем". Так и ушли мы, не тронув там никого. Хотя после боя, как тот райцентр брали, все были сильно на взводе — когда стреляешь во все, что шевелится.
Может и правильно так было? Хотя малая толика сомнения осталась. Ну а с той француженкой — так и не узнает мадама, что ей жизнь спасло. У нее журнал, а на обложке Лючия, жена командира. Которую и вживую видеть приходилось — как полковник Смоленцев свою жену вместе с нами тренировал. С нами по лесу бегала, и на стрельбище, и на полосу препятствий — ну совершенно наш человек! И в кино снимается, причем тот, что в прошлом году, даже сюда, на север, доставить успели, показать народу как советские люди живут. А вдруг и эта француженка к СССР относится с симпатией — в войну на нашей стороне целый французский корпус сражался, и авиадивизия "Нормандия". Правда, тут тоже нехорошо выходит — если летчики "нормандцы" сейчас здесь и нас бомбят[17]. Было уже, когда сбитого поймали — и то, мы его вьетнамцам на расправу не отдали, после на кого-то обменяли. Так и эта мадам с детьми — не будет нарушением приказа, если мы их жить оставим. Ведь не сказано было, чтоб конкретно их?
Все остальные французы, жившие в том квартале и оказавшиеся дома в тот час, были перебиты все поголовно — и женщины, и дети в том числе. Соседку Аманду вместе с мужем убили прямо в постели, обоих одной очередью, с порога — они даже не успели ничего понять. А подъехавших французских жандармов встретил взрыв фугаса под передней машиной и пулеметный огонь в упор — все по советской партизанской школе, заранее продумать пути и сроки возможного подхода сил врага, и подготовить встречу. Повар Жерар исчез вместе с партизанами. Никого из участников налета не поймали — хотя после вслепую похватали в Сайгоне и окрестностях многих, показавшихся "подозрительными".
А мадам Ферроль в тот же день устроила мужу истерику, настояв на своем скорейшем отбытии в Марсель — "не обо мне, так о детях подумай". И наконец, вместе с детьми, отбыла туда, "где не бегают бандиты с автоматами". Покоя это ей не принесло — но то уже история другая.
Политзанятия в одной из партизанских частей Вьетнамской народной армии.
— Таварища командира, можно спросить? Вот мы за свободу и независимость, это правильно. А отчего же в Африке, в Ливии, партизаны, это плохо? Как в ваших газетах написано и по радио передают.
— Нгуеша, ну ты ведь умный человек. Раз на Большую Землю, тьфу, в Союз летал, год там учился, язык наш и то выучил.
— Так, товарищ Ван, мне сказали — чтобы Ленина и Сталина читать. А еще думать, как мне в Москве большой советский товарищ говорил, "не просто лозунги выучить, а понять, отчего", так у Ленина? Вот я и хочу понять.
— Нгуеша, ну ты скажи, мы здесь за что воюем? Не просто Вьетнам — а за коммунистический Вьетнам! Где не будет помещиков — знаешь ведь, что здесь местные хозяева часто еще большие звери, чем французы! И вот представь, прогнали бы мы французов, и стали бы во власти свои богатеи, ну как Фан Хуй или как его там, ты мне рассказывал, кто с тебя шкуру спускал, а твоего брата насмерть забил у тебя на глазах?
— Мы бы не согласились. Мы больше не безмолвные кули. У нас есть оружие, вы научили нас воевать, и мы видели, как хозяева умирают от наших пуль. Мы убили бы любых, кто попробовал бы нас снова сделать рабами!
— Ну вот. И кто вам
