Мораничи переглянулись, думая об одном.
– За море собрался.
– Доли наискивать.
Помолчали.
– В дальнем пути всякий оберег гож…
Особенно столь могущественный: верёвка казнённого. Тайные воины снова переглянулись. Помолчали ещё.
– Зол Непогодье. Решился напоследок Владычицу оскорбить?
– Вряд ли. За сына бы убоялся. Мы ведь и догнать можем.
– Если всё же он, падаль где?
Целик вдоль дороги лежал ненарушенный. Ни тяжёлым падением, ни шагом под увесистой ношей.
– Глянь-ка, полозновица не глубже ли стала?
– Разбери её теперь. Если б сразу…
– Нужно до развилки пройти. Если влево свернул, по нашей стезе, значит, мог в овраг скинуть. В бездну.
До росстаней, где накатанная лыжница покидала старый шегардайский большак, было около двух вёрст. Молодые мораничи здесь бегали сотни раз. Знали каждое дерево. Хотён всё равно смотрел как впервые. Вот этой тропкой в ночи уходил Ворон. На одной ноге. С порванным сухожилием. А не случись того удара в пяту…
«Да ну. Я что, жалею о нём?..»
На развилке санный след ушёл вправо без остановки. И лыжи, что сопровождали его, все пробежали туда же. Ни одни с дороги не отлучались. Кто-то из мужчин задержался справить нужду, но и только.
– Спешил Непогодье.
– Ещё бы. Нынешний поезд, сказывают, Царская дружина ведёт.
Шагала предложил:
– А сходим всё же к оврагу. Мало ли.
Хотён согласно кивнул. «С Лихаря станется в лености заподозрить. Как пошлёт заново все следы проверять…»
Если переселенцы что и сбрасывали в овраг, то не здесь. Это стало ясно с первых саженей. Впрочем, улики Непогодьева преступления мало занимали Шагалу.
– А я вот тут выскочил, – упоённо вспоминал гнездарёнок. – А он вон там был. А Беримёд с самострелом – где выворотень. Со ста шагов промаха забоялся, так и упустил бы! А я…
«А ты от меня за славой сбежал. Подчинишься ли, когда стенем нарекусь?» Замёрзшие пятна, где принял бой дикомыт, вправду рдели возле самого края. У мостика из трёх жердей вразнотык, которого так боялись новые ложки. Хотён подошёл, глянул вниз. Дна не было видно. На рваном камне густыми волнами цвёл иней, выступы обросли громадными капельниками, кривыми от постоянного ветра. Рана земли достигала тёплых недр, снег никак не мог её заровнять. Сбрасывай хоть мёртвого, хоть живого, канет безвестно.
«Хорошо было с Вороном на орудье. Вот кому стенем бы…»
…Шорох, лёгкий посвист с небес.
Мораничи разом вскинули головы. Над ними закладывала круг птица. Чёрное с зелёным отблеском оперение, умные недобрые бусинки, горбатый клюв… Откуда взялся, с поживы или к поживе летит?.. Двое следопытов не призадумались. Обоих накрыло ледяной тенью, Шагала прикусил язык, наперегонки с Хотёном устремился к дороге.
– Крок, крок, – злорадно напутствовал ворон. Скрылся за вершинами леса.
Ночь застигла тайных воинов всё на том же большаке, только ещё дальше от крепости. Если уж возвращаться пустыми, то хоть сказку о великом старании принести! Верстах в двадцати к северу – перекрёсток с дорогой из восточного Левобережья. Они решили добраться туда. По сторонам оглядеться, воздух понюхать… Всё не так стыдно баять о затёртых бурей волчьих следах!
Выбрав место, мораничи устроили логово, загородились санями.
Хотён взял черёд сторожить.
Сел, стал смотреть на порожние сани. Усмешка дикомыта плавала в полутьме. «Не видишь ты дальше носа, Хотён. Всё просто, а догадаться не можешь… Крок, крок…»
«О чём? Птицы исклевали, кости по лесу разнесли?..»
Шагала выпростал руки из меховых рукавов. Свернулся калачиком, утянул куколь.
…Принялся беспокойно вертеться. Наконец высунул голову.
– Слышь, Хотён…
– Ну?
– А если он… если он…
– Что?
Скудный свет шутил шутки. Неудержный, жестокий Шагала вновь был испуганным сиротой, плачущим под одеялом на топчане.
– Сам ушёл, вот что!
У Хотёна по спине разбежался мороз. Проник под шапку, приподнял волосы.
– Ну тебя! Его Лыкаш… в сердце…
«И без того не жилец был». Голос задрожал всё равно.
– А я про что! Как есть в сердце! Он мёртвый… ночью во́роном улетел… на бесследных лыжах убёг…
«Значит, вот что мне до́лжно было уразуметь?!» Хотён с пугающей ясностью вообразил дикомыта, каким тот был на их последнем орудье. Тень во тьме. Летящий вихорь позёмки. Перст Владычицы. Рука ниоткуда.
Сейчас эта рука отодвинет лёгкие саночки, протянется внутрь снежной пещеры. Прямо сейчас. Беспалая… Стянутая врезавшейся петлёй с обрывком верёвки…
«Крок! Крок!»
Мораничи дружно взялись молиться. На ум лезли хвалы, что слагал дикомыт. Лес глухо гудел, где-то выла Наклонная башня, отвечая песне кугиклов.
Какой сон, какой черёд сторожить?.. Двое в тесной норе не сомкнули глаз до утра. Мёртвый так и не пришёл за живыми. Когда стало светать, Хотён поверил в спасение. Зато начал гадать, как быть с открывшейся правдой. Лихарю же придётся что-то сказать?..
Почти сутки спустя, усталые, угрюмые, злые, они стояли на перекрёстке.
Здесь шегардайская дорога сворачивала на запад, смыкаясь с двумя другими, северной и восточной. Эти когда-то были просёлками, хилыми пасынками великого гостиного тора. Беда сделала их главными. Царский Волок впал в запустение, а с ним и дорога на юг, покорёженная, безлюдная.
Если верить следам, у перекрёстка Непогодье остановился. Заметил купца, едущего с востока. Сплетни, новости, мелкий торг… И разошлись. Непогодье помчался дальше на север, купец – в Шегардай.
Оба на собаках, сытых, проворных.
Поди знай теперь, кого догонять.
И надо ли рвать жилы в погоне.
– Если б ещё святой нож учителя сняли… – пробормотал Хотён.
– У Лыкаша святой котёл увели, – буркнул Шагала.
Не смешно.
Оружие Ветра, кольчуга, серебряный пояс уже хранились в молельне, под ликом Владычицы. А нож, что вынули у Ворона из руки, Лихарь сам пристегнул на локотницу. Тоже не украдут.
– Хвалебник же пропал у него, – напомнил Шагала.
– Хвалебник на погребальных санях в огонь канул.
– Так учитель сказал. Лихарь всё равно под крышу лазил и в погреба.
– А никуда погоню не слали.
– И нам до Кияна гнать не наказывали. Сходить да вернуться.
Простое поручение, отлившееся безнадёжным походом. В конце – наверняка наказание. Либо за слишком долгую отлучку, либо за недостаток усердия.
Сейчас на раздорожье было пусто, тихо. Садись гадать о судьбе, слушать, что прозвучит вдалеке: свадебный бубенчик или воинский бубен!
– Вот и вернёмся. Ещё раз снег перероем.
– В очередь у столба встанем… – затосковал Шагала.
Наглядочку поблажки не будет, это он знал.
Хотён мрачно выговорил:
– Ну и встанем.
– О! – прислушался Шагала. – Едут! С востока!
Хотён тоже навострил уши. Мычание, скрип тяжёлых полозьев, голос рожка. Мораничи отступили с дороги. Сперва посмотреть, кого случай принёс.
Ждали недолго. Горушку перевалили одинокие сани. Яркий расписной болочок, два оботура, запряжённые гусем, на козлах – белый старик, впереди – мужчина и девка. Сани двигались не спеша, девка ладонями в рукавицах подбрасывала и ловила снежки. Тайные воины учились играть колобашками, но рыжая оттачивала недосягаемое умение. Хотён затруднился даже перечесть снежки, плясавшие над её головой.
– Скоморохи! – обрадовался Шагала. – Похабники! Ватажок вроде крепкий, его уведём, пусть от новых ложек по лесу бегает. Дед вовсе не нужен, а девку…
Будет, то есть, чем перед Лихарем себя оправдать.
Хотён, хмурясь, выбрался за ним на дорогу. Память подсовывала давний разговор о какой-то пощаде, о
