– Что ж, Генрих Карлович! Я вижу, что вас заинтриговал, но, поверьте, невольно. Правда более ошеломляюща, чем вы можете себе представить, но с этим мы с другом откланиваемся. Так я пришлю завтра к вам «Старшину», по поводу медикаментов? – Последние фразы я тоже вставил специально, эти обороты не могли звучать от человека с восемью классами образования. Сколько там сейчас средняя школа? Семь классов? Я в седьмом классе такие выражения знал, что у этого интеллигентного человека стекла очков бы потрескались.
– Да-да, молодой человек! Конечно, присылайте. – Мне на минуту показалось, что врач мысленно находится в каком-то другом измерении.
– Тогда всего доброго. До свидания.
Доктор
Утром мы сидели в столовой, заканчивая завтрак, и услышали крик, прямо с порога: «Командир вернулся». И весь дом пришел в движение. Девочки выскакивали из своих комнат, некоторые полураздетые, растрепанные и счастливые. Это поразило меня. Мы уже знали, что командир отряда – сотрудник НКВД. Вторая встреча удивила меня еще больше. Я думал, что удивить меня уже ничем в жизни невозможно, но человек, рискующий своей жизнью из-за семьи простых еврейских врачей, оказался командиром НКВД и командиром этого отряда. Это было невероятно, поразительно, невозможно в принципе.
Его просьбы, простые и понятные, наполненные заботой об окружающих его людях, тоже удивили меня. Ему стоило только приказать, а он просил, просил вежливо, и это поразило меня еще больше. Потом он удивил меня опять: его речь была правильна. Так не мог разговаривать сотрудник НКВД с очень средним образованием. Этот человек получил классическое образование, и никак не в России. Он сказал, что бывал в Вене, и я поверил ему. Мне стало интересно, он заинтриговал меня, легко в разговоре упомянув о психологии, и это тоже было невероятно, в этом глухом латвийском лесу. Я был в смятении, эта встреча переворачивала все мое представление об этой жизни, и я не понимал, как он мог здесь оказаться, кто он и зачем ему все это надо.
Мы вышли из дома и не торопясь пошли по двору к пристани.
– И зачем? – закономерно спросил Виталик.
– Он нам нужен, Виталь. Местному врачу открываться нет смысла, а вот человеку, которого, здесь ничего не держит, – это да. Вокруг него надо будет собирать костяк из Сарьи, благо сейчас будем учить их немецкому языку, а мы для них авторитет. Вспомни, что лежит в наших загашниках? Одно производство одноразовых шприцов принесет столько, что хватит на десятки жизней. Да ладно бы только производство, продажа лицензий по всему миру. А лекарства, а стволы и все остальное. Мы с тобой знаем об огромном количестве вещей, которые еще не изобрели. О тех же памперсах, к примеру. Их как раз после войны изобретут. Где-то в пятидесятых годах, по-моему, но можно и подтолкнуть прогресс немного или поддержать баблом изобретателей и остаток жизни как сыр в масле кататься. Вот только легализироваться без семьи врачей будет сложно. Ты, случайно, не помнишь, когда организуется государство Израиль? Вот и я не помню – учиться надо было вовремя. С этой семьей мы войдем в какое угодно общество, надо только до этого общества добраться.
Ты же не думаешь, что «Серж», «Старшина» и «Погранец» в нашу байку поверили. «Серж» однозначно никакой не сержант. Волк матерый. Не лицедей, конечно, слишком прямолинейный, как ручка от штыковой лопаты. Обыкновенный боевик, но боевик, хорошо обученный и образованный. Обрати внимание, как он говорит и строит фразы. Никогда не матерится и не ругается вообще, за столом вежливо просит передать соль или хлеб, но при этом никакого панибратства не допускает. Людей держит на расстоянии. Во время занятий иногда срывается на приказной тон. Находясь в помещении, никогда не садится спиной к двери или окнам. Кровать себе выбрал в самом дальнем углу и не у окна.
Во время преследования порывался со мной остаться, но на прямой приказ среагировал правильно, понимая, что это единственно верное решение. При этом Михаэля удержать не смог. И основное. День, когда мы расставались с группой пленных. Лейтенант ничего ему не приказывал, и он не отчитывался перед лейтенантом после поездки. Времени у нас было мало, и смотрел я за ними всеми недолго, но при расставании он не получал никакого приказа и вел себя с лейтенантом НКВД как с равным себе. При этом бойцы, что оставались с лейтенантом, вели себя как его подчиненные.
Вывод. Это лейтенант или старший лейтенант НКВД, но не из подразделения лейтенанта. Звание вряд ли выше – понтов маловато.
«Старшина», «Погранец», «Стриж» и остальные простые бойцы. Стандартная подготовка. Обычные для пограничников и пехоты знания и умения. «Серж», «Старшина» и «Погранец» нас пока не раскусили, но ни одному слову не поверили, и останавливает их только то, что я отряд ух знает куда увел. Причем набрали мы с тобой точно тех людей, которых я обещал набрать изначально.
При этом по отношению к немцам, полицаям и местным упырям я веду себя как конченый безбашенный отморозок. По их пониманию, так не может себя вести враг. Кстати, совершенно напрасно они так думают. Умельцы из «Бранденбурга» и «Нахтигаля» еще и не на такое способны. У меня в Сарье просто крышку у чайника сорвало – слишком разительным оказался контраст нашей мирной жизни и окружающей действительности.
Тем не менее пешком дойти до Себежа и вернуться – это две, две с половиной недели. Причем при большом везении. Ты сам видел, как там полицаи лютуют, а еще там зависнуть надо хотя бы на пару дней, тоже риск неимоверный. Откуда у них столько времени? Жрать-то им что-то надо эти три недели, а значит, выходить к жилью и опять рисковать. Плюс мы немцев и полицаев режем, и очень эффективно. Мы вооружены и организованны. За очень короткое время мы создали полноценный отряд. Нам с тобой предъявить пока нечего, да и незачем.
Чтобы они начали думать и сопоставлять некоторые несуразности, в том числе и наш современный сленг, прошло слишком мало времени. Весь отряд пока не отошел от шока. Поражение, плен, издевательства в лагере, убитые сослуживцы, погибшие родственники, изменение всего жизненного уклада – это длительный стресс, от которого все будут отходить еще очень долго, а я не даю им передышки, нагружая привычной и обыденной работой. Мы их построили, обучим и будем с ними
