В этот момент Эльза, улучив момент и сорвав повязку, орёт:
– Сергей! Не верь ему! Они всех убьют…
Её крик сменяется хрипом, когда Митяй лупит её прикладом между лопаток. Эльза падает в снег. У меня щемит сердце. Хочется спрыгнуть с вышки и бежать к ней. Перегрызть глотки этим тварям!
– Он провоцирует тебя! – бубнит Яр. – Не смей!
Я дрожу, киваю и смотрю дальше.
Эльзу рывком поднимают. Колесников смотрит ей в глаза, затем наотмашь, тыльной стороной ладони в перчатке бьёт её по лицу. Старуха утирает с губ кровь. Улыбается, хотя её улыбка больше напоминает оскал.
Глава убежища снова орёт в матюгальник:
– Эй, за стеной! Слушайте меня. У вас нет шансов! У меня больше сотни бойцов с оружием! Техника. Гранатометы! Или вы отдаёте мне этого труса, или мы вырежем всю вашу богадельню! Даю вам пять минут! Митяй! – приказывает он, убрав мегафон, чистильщику с «Грозой». – Тросы давай! Чтобы они быстрее думали, привяжи эту суку к броне. За руки и за ноги! Живо!
Я понимаю, что задумал Колесников, но разумом отказываюсь верить в происходящее. Меня колотит как в лихорадке. Тем временем Эльзу валят на землю. Обматывают одним стальным тросом, продевая и закрепляя петли сначала под мышками и вытянутыми вверх руками, а затем вторым, просовывая его под коленями и закрепляя у лодыжек. Эльза не сопротивляется. Концы цепляют к буксирным крюкам БТР и мотолыги. Бронетранспортёр, взревев движком, медленно сдаёт назад, выбирая слабину. Трос натягивается. Конечности Эльзы приподнимаются вслед за тросом. У меня перехватывает дыхание. Я до хруста в пальцах сжимаю ограждение. Поворачиваю голову. Смотрю вниз на площадку. Николай и Азат мотают головами. Шепчут одними губами: «Нет». Поднимаю глаза выше и вижу, что на крыльце храма, на коленях, стоит священник. Он молится, сложив руки в замок. Слов не разобрать, но я словно повторяю вслед за ним:
«Господи спаси и сохрани! Спаси и сохрани её!»
Вспоминаю фразу старика, брошенную мне, когда он шел в церковь: «Теперь это твоя война и тебе отвечать за решения». Я знаю, что меня не сдадут. И мне не забыть ту бесконечную мольбу в глазах Ксении, перед тем, как они укрылись вместе с Авдием и остальными женщинами, стариками и детьми в храме. Они не стали прятаться в подвалах и катакомбах под монастырём, где сам чёрт ногу сломит и откуда можно в случае чего незаметно убежать. Женщины и старики решили, если мы будем знать об этом, то станем драться за десятерых. Обитель – наш дом и отступать некуда.
Я смотрю на дорогу. Примечаю сломанные ветки – метки расстояния, по которым можно ориентироваться, стреляя из паровой пушки. Они гораздо ближе, чем стоит Колесников и остальные бойцы. Точно знал, паскуда, что ближе подходить нельзя. Если мы сейчас шмальнём из пушки, то баллон просто не долетит, а мы раскроем наш единственный козырь. И чистильщики специально стоят так плотно, что выстрелить в Эльзу из арбалета и убить её, чтобы избавить от мук, не получится. И атаковать нельзя. На открытой местности у нас нет ни единого шанса. Полный попадос!
– Пять минут прошло! – снова орёт Колесников. – Ну?
Я молчу.
– Ты знаешь, что мы с тобой сделаем? – намеренно громко говорит глава чистильщиков Эльзе. Ветер приносит его слова.
Старуха кивает.
– Тогда скажи им! Спаси себя!
Он приставляет к губам Эльзы рупор мегафона. Старуха набирает полную грудь воздуха и кричит:
– Тень!.. Убейте всех!.. Уб…
В следующую секунду Колесников бьёт старуху. Раз. Другой. Третий.
– Тварь! Сука! Тва… рь!.. – рычит он, вымещая злобу на Эльзе.
Я смотрю на её избиение в бинокль и вижу, что она, глядя на мучителя, улыбается разбитым ртом и что-то ему говорит, отчего тот приходит в неистовство и выхватывает пистолет. Выстрелить он не успевает, его оттаскивает Митяй. Колесников орёт, но слов толком не разобрать из-за голодного урчания газующих дизельных двигателей.
– Это ваш выбор! – ярится глава чистильщиков, обращаясь к нам по громкоговорителю. – Твой, Тень!!!
Он поднимает руку. Говорит в рупор, так чтобы мы услышали.
– По моей команде, только очень медленно, в разные стороны, – Колесников оборачивается и, точно глядя мне в глаза, хотя не знает, где я, орёт: – Сухов, твою мать! Смотри! Ты это сделал!
Отмашка. Над дорогой повисает сизое облако выхлопа. БТР и мотолыга буквально по сантиметрам едут в разные стороны. Эльзу отрывает от земли. Трос натягивается. Над дорогой разносится её крик:
– Не сдаваться! Не отсту…
Крик захлёбывается.
– Давай! – орёт Колесников, наблюдая за казнью. – Давай! Жми!
Трос натягивается всё сильнее. Истошный протяжный вопль Эльзы заставляет вороньё, сидящее на дальних деревьях, вспорхнуть чёрным облаком. Мне хочется орать вместе с ней, но не могу. В горле стоит ком. Слёзы душат меня. Я тупо стою и смотрю, задыхаясь в безмолвном крике, словно чувствую, как вместе с ней рвут и меня. Трещат лопающиеся сухожилия. Кости выворачивает из суставов. Мышцы надрываются от напряжения и превращаются в измочаленные кровоточащие лохмотья. Голова Эльзы болтается из стороны в сторону. Волосы треплет ветер. Она уже не кричит. Даже стоя здесь я слышу, как она хрипит.
«Господи! – кричу я. – Есть ли такой грех, за который ей эта мука?! За что!!!»
– Ещё! Газу! Ещё! – кажется, что Колесников сошел с ума. – Теперь гони!
БТР и мотолыга резко срываются с места. Тросы натягиваются, врезаясь в плоть. Старуха конвульсивно дергается и у Эльзы отрывает ноги от туловища. Куски тела волочатся вслед за техникой, отъехавшей метров на десять, оставляя на утоптанном снегу кровавые полосы. Меня переполняет нечеловеческая злоба. Ненависть сродни той, когда я висел на кресте, а Митяй застрелил Машеньку. Я сжимаю и разжимаю кулаки. Глаза сухи. Выплакал.
Чистильщики отцепляют трос. Скидывают изувеченное тело Эльзы на обочину. Митяй и Колесников садятся в БТР, который медленно сдаёт к колонне. На дороге остаётся только мотолыга и несколько бойцов. Задние двери тягача открываются и из десантного отделения на снег выпрыгивает ещё с десяток чистильщиков. Скрытый резерв. Хитро придумали. Бойцы, перегруппировавшись в два ряда, выстраиваются за мотолыгой. В отдалении слышится рёв мощного движка. От «ленточки» отделяется «Урал» с кунгом. За ним, не торопясь, тоже идут чистильщики. Еще человек пятнадцать. Значит, точно пошли на штурм и идут кучно. Как мы и предполагали. Второго шанса разом накрыть столько бойцов у нас не будет. У мотолыги со скрежетом опускается бульдозерный отвал. Началось! Яр поворачивается и так, чтобы с дороги не было видно, показывает кулак Дмитрию.
Сотник, так мы его назвали,
