– Азат много сделал, – отвечает Николай, – ребята, короче, мы вместе справились.
– А что за батареи лежат на крыше? – не унимаюсь я.
– Батареи? – удивляется Николай. – А… это гелиоколлекторы – система для нагрева воды от солнечных лучей.
Видя мой недоумённый взгляд, Николай продолжает:
– Если в двух словах, то трубы проложены в утеплителе и в них закачана обычная холодная вода. Солнце нагревает её, и она за счёт термосифонного эффекта циркулирует по регистрам самотёком, то есть поднимается вверх, а оттуда поступает в бочку и к потребителям. Не кипяток конечно, но помыться можно и воду греть не надо, а главное – система работает сама по себе, даже если пасмурно, и ей не нужно электричества. Мы пробовали ветряки и солнечные батареи ставить, с пары мажорных коттеджей сняли, но толку в Подмосковье от них чуть, а возни больше. А в наших условиях сам знаешь, чем проще система, тем она надёжнее.
Из-за технических терминов я не всё понял из того, что сказал Николай, но, чтобы не показаться совсем идиотом, переспрашивать не стал. Просто кивнул и протянул:
– Ааа…
– Я, до войны, проектировал всякие отопительные системы, – добавляет Николай, – вот и пригодилось. Только болезнь потом стала прогрессировать, поэтому таким стал, – Николай ухмыляется. – Ну, хоть мозги прежние остались.
Николай явно не хочет предаваться одному из смертных грехов – гордыне. Также я замечаю, что за всё время разговора никто из работников ни разу не посмотрел на нас, точно меня здесь нет. Дисциплина чувствуется.
– Теперь ближе к твоей работе, – улыбка исчезает с лица Николая, – идём сюда.
Мы проходим в дальний конец ангара. Здесь пахнет навозом и ещё каким-то неприятным запахом. Принюхиваюсь. Запах знаком. Так воняет, если стоять рядом с выгребной ямой.
– Это, – Николай показывает на пластиковые кубы, врытые в землю, – ещё одна наша придумка – биогазовые установки.
– Чего? – переспрашиваю я.
– Вырабатывают метан из всякого дерьма, – Николай улыбается, – если в двух словах, то при разложении биомассы – навоза, птичьего помёта, растительных остатков и еды выделяется природный газ метан. Нам остаётся только собрать его и закачать компрессором в баллоны. Ты же, наверное, видел в трапезной в монастыре фонари?
– Да, – киваю я, – а почему здесь закопали, пахнет хреново.
– Здесь жарко всё время, ангар изнутри утеплили как смогли, – поясняет Николай, – и паровик почти всё время пашет, а разложение лучше всего идёт при высокой температуре, газа больше выделяется, а из ила потом удобрение для теплиц отличное.
Я мало что понял из того, что рассказал мне Николай, за исключением того, что меня видимо заставят возиться с говном. Хотя в моём положении жаловаться нельзя, и кто-то же до меня занимался этим делом.
– Каждый понемногу это послушание проходит, – точно прочитав мои мысли говорит Николай, – так что не думай, что тебя запрягли. Работа не сахар, но чистить руками отстойники не придётся. У нас тут всё механизировано. Я тебе покажу как. Быстро освоишься.
– Конечно, – пытаюсь я пошутить, – мне же в дерьме не привыкать возиться.
Николай не улыбается. Лишь строго смотрит мне в глаза и говорит:
– А ты не язви, жалеть тебя никто не будет, и заставлять никто не станет. Сам. Добровольно. Делаешь, или не делаешь. Пройдешь этот этап, двинешься дальше, а нет – твой выбор. Слышал, наверное, уже, по делам узнаете их…
– Слышал, – спешу ответить я, – рассказывали.
– Договорились значит? – Николай протягивает мне руку.
– Да, – я пожимаю узкую ладонь.
– Тогда приходи завтра, к восьми утра, – добавляет Николай и, развернувшись, уходит к паровому двигателю.
– А чего ждать? – кричу я ему вслед. – Давайте сегодня!
Николай поворачивает голову. Я вижу, как он ухмыляется.
– Хорошо, пойдём, – Николай машет рукой, – покажу твоё место.
По интонации замечаю, что Николай сделал ударение на последнем слове.
«Ну, что, Тень, – мысленно говорю я сам себе, – всяким тебе приходилось заниматься, пора и навоз научиться разгребать».
– Смотри, – Николай подводит меня к задней стене ангара, – здесь есть ворота и дверь, берёшь вон ту тачку, – мутант показывает на двухколёсную тележку, – лопату и дуешь отсюда прямо по дороге на фермы. Приземистые здания. Не перепутаешь. Приходишь, говоришь деду Пантелею, что от меня, и что ты новый отходник, он у нас за свиней отвечает. Накладываешь полную телегу свиного дерьма и везёшь сюда. Затем, – Николай показывает на пластиковый куб, с вделанной в него широкой горловиной, на манер воронки, только в несколько раз больше, – закидываешь навоз в смеситель, добавляешь воду, чтобы не жидко и не густо, и мешаешь, крутя ручку. Вот так, – Николай крякнув начинает крутить ворот, и я слышу, как в баке при этом что-то хлюпает и чавкает. Представляю, что там за смесь, давлю приступ тошноты. – Усёк?
– Угу, – киваю я.
– Затем, – Николай продолжает ликбез, – открываешь вот этот вентиль, – указательный палец тычет в кран, – и жижа сама перетекает в биореактор, – Николай указывает рукой в пластиковые контейнеры, закопанные в землю. – Как перетекло, тоже помешиваешь, крутя мешалку. Без фанатизма! – предупреждает Николай. – Так несколько раз крутанёшь и идешь за новой порцией.
– А как следить за уровнем? – спрашиваю я. – Чтобы не перелить.
– Вот по этой метке, – Николай подводит меня к прозрачной трубе, посередине которой стоит грязно-бурая жижа, – это типа гидроуровня, следишь, чтобы примерно посередине жидкость стояла.
– А газ куда потом отводится? – мне стала интересна вся эта технология получения халявного топлива.
– Метан скапливается вверху ёмкостей, – отвечает Николай, – затем, по трубке, газ поднимается вверх. Проходит через фильтр – гидрозатвор, но мы его называем бульбулятор, где очищается от пара и уходит в газгольдер – хранилище, – Николай поднимает глаза, я вместе с ним и вижу, что под потолком ангара висят резиновые камеры, судя по размерам от тракторов, – так и храним, а потом заправляем баллоны. Ничего сложного, технология проста, как две копейки, – Николай улыбается, – только, он серьёзнеет, – главное, всегда следи за ней. – Николай тянет меня за рукав и подводит к небольшой клетке, стоящей на полу среди биореакторов.
Я приглядываюсь и замечаю, что в клетке скачет серая птичка, размером чуть поменьше воробья.
– Это канарейка, – поясняет Николай, – хорошо чувствует метан. Их раньше шахтеры в забой с собой брали. Если есть утечка, а газ тяжелее воздуха, и скапливается понизу, у пола, то птица это почувствует. Это тоже твоя обязанность – следить за ней. Если увидишь, что она суетится в клетке или того хуже, лежит на дне, бьёшь тревогу. Хотя у нас всё герметично, и мы поставили перегородку, сам знаешь, как газ взрывается. Всё понял?
– Да, хотя…
– Валяй, – Николай смотрит на меня.
Я задумываюсь, и мне ничего лучше не приходит в голову, как спросить:
– А почему у канарейки такой странный цвет? Они разве не желтые должны быть.
– Угольная пыль, – ничуть не удивившись отвечает Николай, – что ещё?
– Вроде всё.
– Тогда приступай, – командует Николай, – я всё время здесь, лучше переспросить, чем
