Часы, а то и дни сидел он в кресле-качалке, изучая воспоминания, как шары света. Все они разрознены; он не знал, как одно связано с другим, чья это память, его или еще кого-то. Часы и дни, в одиночестве, в молчании, копившемся, как пыль.
Ясность приходила и уходила – будто беспричинно. Как-то он открыл глаза, сделал вдох и увидел, что над ним нависает Борис: повзрослевшая, исхудавшая версия мальчика, который держал его за руку, глядел в небо и задавал каверзные вопросы.
– Борис? – удивление в голосе. Влад давно ничего не говорил; ему казалось, что рот кровоточит.
– Отец.
– Что… ты здесь делаешь?
– Я уже месяц как вернулся, отец.
– Месяц? – Горло сжала гордость – и боль. – И ты только сейчас пришел ко мне?
– Я тут уже был, – сказал Борис мягко. – С тобой. Отец…
Но Влад его прервал:
– Зачем ты вернулся? Оставался бы на Верхних Верхах… Здесь, Борис, у тебя больше ничего нет. Ты всегда был слишком большой для наших мест.
– Отец…
– Уходи! – Влад почти кричал. Почти просил. Пальцы сжали подлокотники древнего кресла-качалки. – Борис, иди. Ты теперь чужой.
– Я вернулся из-за тебя! – заорал его сын. – Посмотри на себя! Посмотри!..
И эта сцена стала еще одним воспоминанием, отдельным, дрейфующим теперь вне досягаемости. Когда Влад вынырнул в следующий раз, Борис уже ушел. Влад отправился вниз, посидел в кафе с Ибрагимом, альте-захеном: играл с ним в нарды, пил кофе на солнце, и сколько-то времени все было так, как должно быть.
Когда он увидел Бориса в следующий раз, тот был не один, а с Мириам, которую Влад время от времени встречал на улице.
– Борис! – сказал он, и незваные слезы покатились из глаз. Влад обнял сына, прямо там, посреди улицы.
– Отец… – Влад сразу понял, что Борис вымахал выше его. – Тебе лучше?
– Я отлично себя чувствую! – Влад прижал Бориса крепко, потом отпустил. – Ты вырос, – сказал он.
– Меня долго не было, – ответил Борис.
– Ты похудел. Надо больше есть!
– Отец…
– Мириам, – сказал Влад. Головокружение.
– Влад, – ответила она. Легко дотронулась до его плеча. – Я так рада тебя видеть.
– Ты опять его нашла, – сказал Влад.
– Он… – Она запнулась. – Мы встретились случайно.
– Это хорошо. Это хорошо, – сказал Влад. – Пойдемте. Угощу вас кофе. Отметим.
– Отец, не думаю, что…
– Тебя никто не просит думать! – взорвался Влад. – Пойдемте, – куда тише. – Пойдемте.
Они сели в маленьком кафе. Влад заказал полбутылки арака. Разлил. Руки не трясутся. Центральная высится перед ними, как столб с указателем «Будущее». Неправильный указатель, решил Влад: это – часть моего прошлого.
– Лехаим, – сказал он. Они подняли стаканы и выпили.
Вывих времени. Он опять в своей квартире, рядом стоит этот старый робот, Р. Патчедел.
– Что это ты делаешь? – закричал Влад. Он помнил, как вспоминал; движущиеся воспоминания – кубики в его руках, он перекладывает их в воздухе перед собой. Пытаясь понять, как бы сложить их во что-то цельное, чтобы стало ясно, что шло перед чем.
– Я вас искал, – сказал робот. Влад помнил робота – и как Влад, и памятью Вэйвэя. Р. Патчедел совершил обряд обрезания маленького Влада и, когда пришло время, обрезал Бориса. Он был стар, когда Вэйвэй приехал в эту страну молодым и бедным гастарбайтером, – столько лет назад.
– Оставь меня в покое. – Вмешательство вдруг возмутило Влада. – Тебя послал Борис, – добавил он. Это был не вопрос.
– Он беспокоится, – сказал робот. – Влад, я тоже беспокоюсь.
– Почему ты думаешь, что ты лучше нас? – спросил Влад. – Робот. Ты – вещь. Кусок металла с приделанным Я-контуром. Что ты знаешь о том, каково это – быть живым?
Робот не ответил. Позднее Влад понял, что его нет рядом, что квартира пуста – и была пуста какое-то время.
Ничто из этого не беспокоило бы его так сильно, если бы он только вспомнил ее имя.
– Посмертные возможности? – спросил он, эхом отражая слова врача.
– Да, да, – сказал врач. – Есть несколько стандартных процедур, которые мы должны обсудить прежде, чем…
– Например?
Он чувствовал, как утекает время. Откладывать больше нельзя. Человек должен сам решать, когда ему уйти. Уйти достойно. Прожить столько лет – уже достижение: есть что праздновать.
– Мы можем вас заморозить.
– Заморозить.
У Влада отняли силу воли. Он воевал с воспоминаниями, которые нападали толпой. В нашей семье еще никого не замораживали.
– Заморозить до момента, когда вам захочется пробудиться, – сказал доктор Графф. – Столетие-другое?
– Это, наверное, недешево?
– Стандартный контракт, – ответил доктор Графф. – Имущество плюс…
– Да, да, – кивнул Влад. – В смысле – нет. Что такого, по-вашему, случится через сто, двести, пятьсот лет?
– Часто пациенты неизлечимо больны, – объяснил доктор Графф. – Они надеются на исцеление. Есть еще хронотуристы, те, кто разочаровался в своей эпохе и хочет найти что-то новое, странное.
– Будущее.
– Будущее, – согласился доктор Графф.
– Я видел будущее, – поведал Влад. – Мне нельзя возвращаться в прошлое, доктор Графф. Его слишком много, и оно сломано, и оно существует только в моей голове. Я не хочу путешествовать в будущее.
– Еще вас можно заморозить на борту корабля Исхода, – предложил врач. – Он доставит вас в пространство за Верхними Верхами. Вы можете очнуться на новой планете, в новом мире.
Влад улыбнулся.
– Мальчик мой, – проговорил он тихо.
– Простите?
– Мой мальчик, Борис. Он тоже врач, знаете ли.
– Борис Чонг? А я его помню. Мы вместе работали. В родильных клиниках. Давным-давно. Он улетел на Марс, кажется?
– Он вернулся. Он всегда был хорошим сыном.
– Надо будет его разыскать.
– Я не хочу к звездам. Уехать подальше – еще не значит измениться самому.
– Это верно, – кивнул врач. – Ну, еще есть, разумеется, возможность загрузки.
– Чтобы существовала симуляция Я-контура? А прежние тело и сознание умрут?
– Да.
– Доктор, я буду жить в форме памяти, – сказал Влад. – Это то, чего я не могу изменить. Каждая частица меня, все то, что делает меня мной, будет жить, и мои внуки и дети племянников и племянниц, и все те, кто родится на Центральной станции и где угодно еще, сейчас и в будущем, все они будут помнить через меня то, что я видел, если того пожелают. – Он опять улыбнулся. – Думаете, они будут умнее нас? Думаете, они будут учиться на наших ошибках и не наделают собственных?
– Нет, – ответил врач.
– Я – сын Вэйвэя, его Безумие живет в моем сознании и моей памяти. Я уже стал памятью, доктор Графф. Но память – это еще не я. Мы покончили с предвариловкой?
– Вас можно киборгировать.
– Доктор, моя сестра стала киборгом больше чем на восемьдесят процентов. Госпожа Чонг-старшая, как они ее называют. Она принадлежит к церкви Робота. Однажды она, разумеется, пойдет на Трансляцию. Но ее путь – не мой.
– Значит, вы определились.
– Да.
Врач вздохнул, откинулся в кресле.
– В таком случае, – сказал он, – у нас есть каталог.
Он нашарил
