– Послушай, – сказал он ей, понизив голос. – Хотел тебя спросить…
– Спрашивай.
– Олег покончил жизнь самоубийством, верно?
Она посмотрела на него спокойно и мягко, только в глубине ее карих глаз скрывалась тайна. В глубине ее карих глаз плескалась кровь.
– Да.
На автомате он выдал заготовленную реплику:
– Извини, я не хотел сейчас об этом.
– Все нормально. Олег, он… Ты не интересуешься психиатрией?
– Нет. Почему вдруг?
– Ну, не знаю. Это так странно. Я хочу сказать, знать, что у людей в душе, в сознании творится. Самое необычное и непознанное во вселенной. Согласен?
– Наверно.
На самом деле Стас интересовался психиатрией и боялся ее. В раннем детстве, находясь в гостях у дедушки, он стал невольным свидетелем того, как «поехала крыша» у соседки, жившей напротив. Звали ее тетя Вера, она была дородной, добродушной женщиной, никогда не жалевшей для всех окрестных мальчишек сладостей и мелочи. Ее муж, дядя Витя, тощий и загорелый, как головешка, тоже проводил с пацанвой немало времени, помогая строить шалаши и землянки, ремонтируя велосипеды. Как-то поздним вечером Стас с дедом возвращались домой из леса и увидели, что дядя Витя сидит, сгорбившись, у своей калитки. Подойдя ближе, они поняли, что мужчина плачет. Он закрыл лицо ладонями и рыдал, как обиженный мальчишка, беззвучно и глухо. Стасу стало страшно – он никогда в жизни не видел, чтобы взрослые так плакали, и причиной для подобного вряд ли могла служить какая-то обыденная неприятность.
Дедушка присел рядом с дядей Витей, спросил ласково:
– Что стряслось?
Тот в ответ мотнул головой в сторону закрытой калитки и начал говорить, всхлипывая:
– Верка сошла с ума… меня не пускает в дом… не узнает.
– Сейчас разберемся, – дед успокаивающе похлопал его по плечу, встал и, велев внуку идти домой, открыл соседскую калитку. Стас, разумеется, домой не пошел. Он стоял посреди темной деревенской улицы, в ушах сплошной стеной стоял стрекот кузнечиков, сквозь который долетал издалека собачий лай. Дед постучал в окно, оно почти сразу открылось. Тетя Вера выглядела вполне нормально, только казалась более растрепанной и встревоженной, чем обычно.
– Привет, Михалваныч, – поприветствовала она деда. – Не знаешь, куда мой муженек пропал?
– Так вот он сидит, – ответил дед. – Вить, поди сюда.
Дядя Витя встал, на лице его явно читалось облегчение, но стоило ему пройти в калитку, как тетя Вера закричала, пронзительно, противно, так, что Стас пожалел, что не послушался деда и не отправился домой.
– Прочь! Вон! Сгинь, тварь! Иваныч, это же не Витька! Не Витька! Он Витьку моего закопал где-нибудь, а сам вместо него теперь ко мне влезть хочет. Пошел вон, гадина, твою мать! Иваныч, звони в милицию!
– Сейчас, сейчас… Ты успокойся, посмотри на него хорошенько.
– Да что смотреть, разглядела уж всего с ног до головы! Этот мужик, поди, несколько часов тут ошивается, говорит, что он мой муж!
Ее увезли на скорой, и больше Стас никогда тетю Веру не видел. Приехав в деревню на следующее лето, он узнал, что дядя Витя все-таки воссоединился с супругой – вскоре после того страшного инцидента он ушел в непрекращающийся запой и благодаря белой горячке стал постоянным клиентом той же больницы. Наверное, именно тогда страх сойти с ума стал для маленького Стаса навязчивой идеей. Он боялся, что однажды кто-нибудь из близких вдруг перестанет узнавать его, скажет «Это не Стас!», или сам он не сможет узнать свою мать. С течением времени страх бледнел, стирался, тонул в трясине жизненных впечатлений. Он совсем забыл о нем. До тех самых пор, пока…
А здесь, под изменчивым небом, кричат от ужаса проснувшиеся в темноте и одиночестве дети, и запоздалые прохожие, попавшиеся на пути Человеку с Железными Глазами, вдруг сжимают в бессильной ярости кулаки или, опустившись на мокрый тротуар, рыдают взахлеб, уронив лицо в ладони. И кто-то из них впервые в своей жизни всерьез подумает о том, что проще и лучше всего будет шагнуть из окна вниз, в сияющую безбрежность. Кто-то, достав из холодильника бутылку водки, начнет заполнять ею невесть откуда взявшуюся черную пустоту в сердце, да так и не сможет остановиться. А кто-то на следующее утро обнаружит себя на полу ванной в луже чужой крови и зайдется в хриплом хохоте, не в силах встать и встретить то, что таится за дверью.
Они шли по улице втроем: Стас, Надя и совсем пьяный Матвей. Как они покинули «Нижний Мир», что случилось с остальными – вместо воспоминаний в голове зияла черная пропасть, полная смутных образов и тошнотворных фантазий. Просто очередной порыв холодного ветра привел его в чувство, вытолкнул из беспамятства в действительность.
– Это же ипподром, – вяло пробормотал Стас, осмотревшись. – Куда мы идем?
– Туда, где можно отдохнуть, – ответила Надя. – До утра еще долго.
– Погоди… – начал было Стас, но замолк. С каждым вдохом он мыслил все яснее. Вот проплыла слева громада костела, потянулись косые заборы, сверху донизу оклеенные афишами и объявлениями. Пустая дорога, редкие фонари, грязь. Здесь он проходил утром. Вот и та самая арка.
– Мы чего… мы это чего? – бормотал Матвей, тоже узнавая местность. – Мы к Олегу?
– У тебя есть ключи? – спросил Стас Надю.
– Конечно.
Прогудел домофон, тяжелая металлическая дверь пропустила внутрь. Поднялись по узкой и скрипучей деревянной лестнице к нужной квартире. Их встретил запах хлорки и болезни. Запах Олеговой смерти. Стас щелкнул выключателем, но свет не загорелся.
– Пробки вывернуты, – спокойно объяснила Надя. – Ничего.
– Зря мы здесь, – сказал Матвей, покачиваясь. – Где он… где случилось?
– В комнате, – сказала Надя. – Пойдем, уложим тебя на кухне.
– Дружище, мне бы тазик не помешал, – хрипло прошептал Матвей Стасу, следуя за девушкой по коридору. – У тебя, случайно, активированного угля нет?
– Откуда, блин?
– Жаль.
На кухне Матвей, едва не опрокинув стол, рухнул на продавленную кушетку рядом с ним, укрылся пледом, промямлил нечто неразборчивое и уснул.
– Может, и в самом деле тазик нужен, – сказал Стас, неуверенно улыбаясь, но Надя не ответила. Молча она взяла его за руку и повела за собой в комнату. В темноте нельзя было толком ничего разглядеть, кроме силуэтов книжных стеллажей и старомодного шкафа в углу. Стас хорошо знал, что дальше, с другой стороны от прямоугольника окна, пропускавшего скудный свет далекого фонаря, находится стол с компьютером и большое офисное кресло, которым Олег почему-то всегда очень гордился. У противоположной стены располагался диван, широкий, вечно разложенный, заваленный подушками, занимавший чуть ли не треть всего помещения.
По-прежнему не говоря
