Косыгинский гость открыл глаза, улыбнулся и раскрыл ладони. Ни документов, ни карточек не было. Вместо них лежал свернутый в несколько раз листок бумаги.
– Читайте.
На листке типографским способом, причем исключительно качественно, было напечатано:
«Не понимаю, кому и зачем понадобилась вся эта мистификация. Алексей, может, хоть ты мне объяснишь?»
– Просто исчезновение документов и появление вместо них чего-то другого могло быть и фокусом, – пояснил парень. – Но здесь – ваши слова, которые я никак не мог знать заранее. Одно это является достаточно убедительным доказательством того, что я только что совершил переход в будущее, оставил там документы, распечатал вашу речь и с ней в руках вернулся в тот же момент времени, который покинул. Ну, может, и не совсем в тот же, а плюс несколько секунд. Если вам этого мало, отдайте бумагу на экспертизу Семичастному. Он вам скажет, что его эксперты не могут однозначно определить способ, коим это было напечатано. Сама бумага у них тоже может вызвать удивление. И давайте продолжим знакомство с доказательствами. Вот, смотрите, это электронно-вычислительная машина, неизмеримо превосходящая любую из ваших.
Александр Николаевич смотрел на демонстрацию возможностей плоского прямоугольника с цветным экраном невероятного качества размером с половину тетрадного листа, но сосредоточиться на увиденном не мог. Потому что вдруг понял – все, что ему рассказывает косыгинский гость, – правда! Дикая, невероятная, сулящая неизвестно что, но правда. И что он там говорит о будущем? Развал Советского Союза, сопровождавшийся миллионными жертвами, реставрация капитализма, крах коммунистической идеи? И это тоже правда? Не может такого быть, ну не может!
– Да как же вы это смогли допустить, – простонал Шелепин. – Мы, не жалея себя, строили, а вы… наследнички…
И тут вдруг гость смертельно побледнел и вскочил.
– Мы? – прошипел он, и Александр Николаевич с ужасом почувствовал, что его не слушаются ни руки, ни ноги. Если бы он не сидел, то сейчас наверняка упал бы.
– Мы?! – повторил гость, и голос его набирал силу. – Это я тебя должен спросить, как вы, зажравшиеся номенклатурные твари, ухитрились развалить, предать и продать мою страну! И призвать к ответу от имени всех, не переживших этого предательства! Это твоя партия, про которую ты тут плетешь славословия, развалила СССР, чтобы прикарманить себе все его богатства! И начинается все сейчас, в том числе и под твоим, блин, чутким руководством!!!
Шелепин еще смог расслышать возглас Косыгина «Виктор, что с вами, успокойтесь!», а потом в глазах потемнело, и он почувствовал, что умирает.
Однако это все же был не конец.
Придя в себя, Шелепин увидел склонившегося к нему и держащего его за запястья парня – Виктора. Того самого, но создавалось впечатление, что в чем-то неуловимо изменившегося. Во всяком случае, теперь он не вызывал опасений, скорее наоборот.
– Очнулись? – спросил Виктор и добавил: – Не волнуйтесь, ничего страшного с вами не случилось. Обычный обморок от избытка эмоций. И примите мои извинения за резкость. Вы, может, и сами того не желая, ударили по больному, вот я и не сдержался. Еще раз извините, больше такого не повторится. Вы уже в норме? Тогда прочитайте, пожалуйста, про вашу дальнейшую судьбу.
После известия о развале Союза прочитанное не слишком впечатлило Александра Николаевича. Леня, значит, все-таки смог задвинуть того, кто привел его к власти, сначала на профсоюзы, а потом на пенсию. И то, что доживать придется в квартире дочери, у него даже своего жилья к старости не будет, вполне ожидаемо. Но ведь предупрежденный – вооружен! И мы еще поборемся!
Шелепин быстро приходил в себя. Все это надо тщательно обдумать, но не здесь! Дома.
Александр Николаевич не знал, что раненый зверь всегда стремится в свою нору, но чувствовал себя именно им. И значит, нужно было в тишине и спокойствии срочно зализать полученные душевные раны.
– Объясните, что это было, – потребовал Косыгин, когда Шелепин покинул кабинет.
– Именно то, что вы видели. И о чем, я надеюсь, догадались. Шелепин, может, и не намеренно, нашел больное место Антонова и ударил по нему. Ну, а тот не смог сдержаться.
– Тот? Антонов? А вы тогда…
– Да. Его аватара, Скворцов. У меня лучше получается лечить здешних, я ведь и сам из этого времени.
– Знаете, а мне как-то приятнее иметь дело с вами, нежели с ним. Клавдию Андреевну ведь лечили тоже вы?
– Совершенно верно.
– Значит, мне правильно показалось. Вы, значит, лучше лечите. А тот… Антонов… он что лучше делает?
– Именно то, о чем вы подумали.
– Да уж… слушайте, а он не может перепоручить связь со мной вам? Мне будет как-то спокойнее.
– Думаю, это возможно.
* * *Ну и дела, думал я, неспешно возвращаясь домой на «Москвиче». Это же надо было Антонову так психануть! До всей этой межвременной эпопеи он к подобным вещам относился спокойнее. А тут, в качестве меня пожив в шестидесятых, видимо, понял, что он в своем будущем не только приобрел, но и потерял. Причем потерял как бы не больше приобретенного. Да тут еще встрял Шелепин со своими претензиями… вот человек и не выдержал.
Однако тот Витя, оказывается, может показать класс, когда захочет. Или когда его припрет. Куда там моей беспомощной возне с Ионесяном! Шелепину оставались считаные минуты жизни, когда Антонов опомнился и перекинулся мной. Ну, а я успел вытащить Александра Николаевича. Стоп, но он же был «никаким» и для меня, и для Антонова! В чем тут дело?
Это смог понять только спустя минут двадцать, а заодно слегка разобрался с вопросом о кодах доступа.
Итак, каждый из нас, Антонов и Скворцов, может хранить по два кода. Но исчезают они не в момент смерти объекта, а в момент начала деструктивного воздействия. И, значит, если Антонов получил код, а потом начал убивать его носителя, но не успел, ибо в процесс вмешался Скворцов…
То, во-первых, код исчезает, освобождая место для нового, а объект остается в живых.
Во-вторых, после этого Скворцов сможет на него воздействовать независимо от классификации. «Никаким» он до того был или там «девятым», роли больше не играет.
И, наконец, спасенный таким способом отныне становится для Скворцова «десятым». Во всяком случае, Шелепин стал именно им. Интересно, а наоборот это будет работать? Например, в двадцать первом веке Скворцов начнет кого-нибудь мочить, потом клиента откачает Антонов и отныне сможет его лечить, как самого себя?
– Ты сначала научись становиться Скворцовым в будущем, – напомнил мне Антонов, – а потом уж строй наполеоновские планы.
– Обязательно, – кротко согласился я, – а ты сегодня ни в какую «Рыбу» не поедешь. Нервы тебе надо лечить, а не по бабам шляться!
Антонов действительно чувствовал себя виноватым,
